Онтология взрыва

И в это время наступает адиабатическое охлаждение системы - ведь добавился еще один метрический слой (чем обобщенный геометрический объем Метасистемы увеличился), а внутренняя энергия ее осталась прежней. (Это, понятно, относится, только к глобальным взрывам, потому что только они распространяются на всю космологическую метасистему, а только ее внутренняя энергия может с определенностью считаться неизменной.) Охлаждение длится до тех пор, пока энергия упругой деформации, которой взрыв зарядил континуум, не выходит на поверхность нового открытого слоя, и не начинает снова разогревать систему. Таким образом, наш Универсум, если придерживаться его континуумального образа, предстает перед нами как маятник, своими трансгеометрическими колебаниями постоянно открывающий для себе новые метрики, приносящие ему качественно новые возможности и изменяющие его интегральное геометрическое лицо. Причем даже для принятых упрощений картину его легко существенно усложнить по сравнению с нарисованной выше, предположив, например, что открытых в той или иной степени поверхностей наверняка должно быть больше, чем одна, и тогда параллельно с главной гармоникой в колебательном расширении Универсума будут принимать участие и какие-то еще (или хотя бы ее обертоны).

Но сама идея протокола, которому должна соответствовать линия поведения полиметрического мира, должна, по-видимому, быть приблизительно такой. Причем для нас эта идея интересна тем, что сегодня открытая поверхность Универсума расположена в нашем доме - в жизненном мире.

Космология жизненного мира

Нашим домом в классической рациональной традиции считался весь мир открытая степь, саванна всего Универсума - никакого собственного уголка. Конечно, приятно жить в единстве со всей природой, но все-таки хочется собственной крыши. Впервые это понял 19-й век - именно он привел на смену классической панрациональности претензию на отдельную онтологическую квартиру, в которой нашла бы себе место философия всего того, что происходит в нашем, и только нашем, человеческом мире. Первый проект, в котором эта проблема была выставлена всерьез, была так называемая "философия жизни" (Ницше, Дильтей, Бергсон, и как предтечи - Шопенгауэр и Киркегор).

Вряд ли можно считать, что у авторов этого проекта были в распоряжении: а) генеральная идея по поводу самого вида нового дома; б) сколько-нибудь онтологически крепкий строительный материал для него. Скорее их проект был защитой самой необходимости совершенно нового вида архитектуры и разведкой возможности ее, а также возбуждением интеллектуального интереса к ней.

Генеральная идея нового дома появилась в виде интуиции о совершенно особенной онтологической среде, способной разместить в себе мир человеческих отношений. Две блестящие догадки по поводу этой среды сводили ее к отличительной характеристике человеческой жизни - к жизни человеческого интеллекта. Одна из них принадлежала Гуссерлю и была названа им "жизненным миром". Другая - Тейяру де Шардену, и была названа "ноосферой".

То общее, что содержтся в обеих догадках, кажется очень простой мыслью, но странно, почему она не пришла в голову авторам "философии жизни", приучавших нас мыслить новыми, витальными категориями (воля к власти, жизненный порыв и т. д.), но не объединивших их общей средой, континуумом? Может быть потому, что идея воспринимать мир континуумально приобрела вес, способный влиять на образы нашего мышления, только к 20-му веку?

Наша способность создавать образы вообще явно опережает способность осознавать их и их значение. Это хорошо видно на примере новых геометрических образов, созданных в 19-м веке. Тогда казалось, что они что-то вроде игры в бисер, забава для высоколобых интеллектуалов от геометрии, которые вообще часто придумывают много чего хитроумного, но непонятно зачем нужного. А 20-й век с самым серьезным потребительским интересом востребовал эти лукавые геометрические игры и начал, похоже, создавать целую интеллектуальную традицию вокруг них.

Во всяком случае, к началу века 21-го мысль использовать образы неэвклидовой геометрии для всего, что является средой, континуумом, уже не кажется дикой. Для любой среды, описывающей фрагмент физического мира, процедура ее геометризации стала совершенно стандартной процедурой в дедуктивной традиции 20-го века - неограниченные возможности неэвклидовых геометрических образов снимают разговоры о принципиальных препятствиях для такой нормы. А так как единственным принципиальным требованием для процедуры геометризации является наличие среды, то есть математически говоря, пространства, то для этой процедуры нет препятствий и со стороны пространства нашего мышления, то есть пространства рациональностей. Вот чем ценна догадка Гуссерля и Тейяра де Шардена об интегральном виде нашего дома, мира человеческих отношений, как о среде - возможностью геометризации этого дома.