Опаленные войной

— Теперь поможем Оспину, — тяжело дыша проговорил Бобров и развернул «максима» на крайнюю слева амбразуру, по которой вели огонь пулеметчики второго расчета.

Но только что погашенное пламя опять высунулось ядовитым языком. Бобров заскрипел зубами. Дернул назад хобот и сам попятился на руках, чтобы развернуться на прежнее место.

— Все равно замолчишь ты у меня, гад!

Бобров приподнялся на локтях и коленях. Разворачивая пулемет, покачнулся, ткнулся подбородком в серьгу на хоботе и, побледнев, оглянулся на ногу.

— Уел, гад! — выругался он и пополз ближе к парапету.

Штанина выше сапога на правой ноге начала буреть от крови. Чуплаков-подносчик подполз к нему, разрезал ножом штанину. Выдернул из кармана перевязочный пакет, разорвал его, наложил на рану.

— Ползти-то можешь, старший сержант? — спросил он.

— Перевязывай!

— А я чего делаю! Поползешь вон там, возле забора. Мимо будки…

— Перевязывай, тебе говорят!

Бобров дождался окончания перевязки и, прижимаясь к забору, медленно, чтобы меньше тревожить раненую ногу, пополз в тыл.

…Батов согнул ногу в колене — больно. Разогнул, снова согнул. Приподнялся на четвереньки. Сжался в комок и, хромая, во весь рост пустился в угол к Кривко.

— Трассирующие есть? — спросил он, падая под самый парапет.

— Есть. Вон сколько, — указал Кривко на коробки с патронами. — Хоть выбрасывай, куда их…

— Я т-тебе выброшу! Через каждые двадцать патронов ставь пять трассирующих, чтобы лучше взять цель.

— Слушаюсь.

Только тут Батов заметил, что орудийный огонь от дома прекратился, зато откуда-то сверху начали падать фаустпатроны.

— Эх, сыпет, так сыпет! — съежившись у парапета, говорил пожилой солдат Крысанов. — От этого не спасешься.

— С верхнего этажа, что ли? — спросил Батов.

— Какой тебе — с верхнего! Мины это! — прокричал Крысанов. — Не видишь, чего рвется? Из-за дома кидает.

Батову неловко стало оттого, что не смог отличить разрывы мин от фаустпатронов. Но этой науки, хоть десять лет просиди в училище — не усвоишь. На переднем крае она дается.

— Вот садит! Вот садит! — кричал от первого расчета Чуплаков. — Кривое бы ружье теперь, да выкурить бы его из-за дома-то.

Артиллеристы перенесли огонь на амбразуры, на окна нижнего этажа, заложенные кирпичом. Работали разные калибры, но ни один снаряд, если он попадал в стену, не пробивал ее, а лопался, как елочная хлопушка. Однако окна открывали мастерски наши артиллеристы: летел кирпич, появлялись зияющие бреши. А из них снова рвался огонь.

Выждав момент, несколько автоматчиков бросились вперед. Они выскочили оттуда, где раньше были ворота, вход во двор, и, добежав до середины улицы, бросили дымовые гранаты: весь дом покрылся будто огромными хлопьями ваты.

— У пулеметов остаться по одному человеку, остальные — за мной! — приказал Батов и перемахнул через парапет.

Когда фашистов закрыло сплошной дымовой завесой и они «ослепли», их пулеметчики открыли бешеный слепой огонь по территории двора. Но было поздно: двор опустел. Наши солдаты успели окружить этот дом-крепость. За Батовым сначала бежала небольшая кучка солдат его взвода. Потом вся левофланговая часть стрелков повернула за ним, обтекая дом слева.

Ворвались во двор. Разбитые пушки молчали. Фашистские минометчики, побросав минометы, удирали в глубь квартала через сад, не оборачиваясь и не отстреливаясь. Батова обогнали солдат из третьего расчета и сержант Оспин. Как только солдат завернул за угол дома, сразу точно запнулся, упал вниз лицом. Оспин прижался к стене, осторожно выглядывая из-за угла. Батов проскочил вперед и увидел удиравшего грузного немца.

— Бей его! Чего спрятался!

Оспин сразил гитлеровца очередью и вместе с подоспевшими солдатами взвода устремился к подъезду.

Перегородки в доме зияли огромными провалами. На полу — кучи ломаного кирпича, отбитой штукатурки, обломки мебели. Все это густо посыпано закопченными стреляными гильзами, везде валяются трупы. Солдаты уже закончили свое дело, и Чуплаков сталкивал из амбразур на улицу вражеские пулеметы.

— Запастись гранатами! — приказал Батов, заметив в углу кучу немецких гранат. — За мной, наверх!

Но стоило подняться на один марш, как с площадки второго этажа резанула автоматная очередь. Батов швырнул туда гранату. С площадки метнулись фигуры вверх по лестнице.

«Куда они прутся все вверх? Неужели спастись думают?» — пронеслось в голове. Несколько солдат, опередив Батова, уже поднялись на следующий марш. В это время грохнул взрыв.

Наши артиллеристы теперь вели огонь по второму этажу. Закрытая дверь с треском распахнулась и, как метелкой, смахнула солдата. Он отлетел в угол площадки, ударился головой о стенку и не издал ни одного звука.

Чадов нырнул в открытую дверь, в дым, в копоть, пыль, высунулся в окно и, размахивая автоматом, ругал артиллеристов на чем свет стоит. Слышать они не могли, но, видимо, заметили его: огонь прекратился.