Опальные воеводы

Видел татарский вождь, что высоко взлетает палица Шереметева и крепко налегают за ним его воины, вот-вот прорубят насквозь весь буджакский полк. Видел он, как падают под ноги Шереметеву бунчуки храбрейших мурз, а малиновое знамя приближается. Не выдержал предводитель Левого крыла этого зрелища — пошел в отход, бросив своих, ввязавшихся в битву. За ним и остальные татары побежали врассыпную, да не всем повезло из-под меча уйти.

Усеял поле телами крепкий в битвах буджакский полк, а русские уже повернули на тех, что во множестве навалились на полк Басманова. Показали мужественные ратоборцы славный пример братской выручки: сначала Передовой полк Большому помог и неприятельские силы смешал, а потом и Большой воинов Передового от татарской лютости спас: уже окружили их неприятели и хотели всех до единого посечь. Однако были сами окружены и, не желая сдаваться, помня свои злодейства, полегли под русскими саблями на сыру землю.

Вновь собрались вместе русские ратоборцы посреди бранного поля, смог обнять брат брата и друг друга. Передовой полк крымского владыки, Правую и Левую руку его потоптали они, срубили знатных мурз великое множество и самого сердара ширинского, тысячи воинов положили на покорм воронам, сами же менее пятисот человек потеряли, хотя и были почти все ранены. И вырубили бы степных разбойников до 35 тысяч, если бы имели возможность разбитых преследовать. Но их было мало, и кругом были враги.

Поднялись старшие воеводы Шереметев, Салтыков и Басманов на большой курган и озрили даль. Глубокие синие тени лежали под курганами, кровью отливали на заходе солнца травы Дикого поля. Как стаи чёрных воронов, кружили по степи на много верст кучки крымчаков из разбросанных дневным боем полков, сходились и собирались, как волки на поживу. Маленьким островком стоял внизу русский полк. Солнце скользнуло багряным лучом по ёжику его островерхих шлемов и провалилось за горизонт.

* * *

— Заутро будет твой последний бой, — сказал Алексей Данилович Басманов.

Отсветы пламени шевелились на лицах трёх сидящих у костра воевод. Красные огоньки блестели в чёрных глазах Басманова. Страшен был лик воеводы Передового полка, разодранный мимолетной стрелой от орлиного носа до уха. Добрая улыбка бродила по лицу Ивана Васильевича Большого-Шереметева, путаясь в густой бороде и вновь карабкаясь к светлым глазам. Мертвенным был бледный лик Льва Андреевича Салтыкова.

Только что милосердные руки холопов, чиркнув ножом по ярёмной вене, прекратили мучения знатных крымских мурз, рассказавших, откуда узнали разбойники о русском воинстве у себя в тылу.

— Нет, это писари, им же государь зело верит, а набирает не от шляхетского рода, не от благородного, но от простого всенародства, это всё писари! — бормотал, захлебываясь, Лев Андреевич. — Не может быть, чтобы государь сам…

Басманов, казалось, с сожалением глянул на Салтыкова и вновь сказал, обращаясь к Шереметеву:

— Царей рука высока. Не нам постигать их величие. Посягнувшему нет спасения на земле. Смири свою гордыню, боярин, и уйди с дороги царей. Чего тебе надо? Всем наделён ты в избытке, не то что мы, грешные. Может быть, славы? Народ будет помнить? Царь скажет — и народ забудет о тебе, все потеряешь и умрешь в забвении. Дочери твои пойдут басурманам греть постель, сын сгинет на галерах рабом. От Бога земные цари!

— Не боюсь я, Алексей Данилович, ни за себя, ни за своих детей, а страшусь за душу бессмертную, за Землю Русскую. Потому объявляю вам, что иду с крымским царём-ханом на смертный бой. Завтра не дам соблазнам вознестись над подвигом. Лягу костьми, но хану дорогу не уступлю, никому не отдам славу русскую! Да ты сам часом не боишься ли?

— Ты перед нашим государем в ответе, — говорит Басманов Шереметеву, — мое дело служивое: в сече страха не страшусь, смерти не боюсь, пойду, куда велишь.

— Да не будет нам завтра честного боя! — вскричал тут Лев Андреевич. — Узнает хан, сколь мало нас, окружит своими ордами и перестреляет, на саблю не даваясь! Уходить надобно, пока не поздно, отрываться в Новосиль или Елец!

— Выйди на курган, Лев Андреич, посмотри, сколь огней вокруг нас горит, и скажи, в кую сторону хочешь ускакать, — говорит мирно Иван Васильевич. — Когда меня не станет, тогда и промыслишь собою, а пока пойдешь под воеводским знаменем, потому что я буду впереди.

С этими словами встал воевода и пошел смотреть по стану, все ли кашу сварили и коней овсом кормят ли. Всю ночь не спал Шереметев, ходил меж костров, говорил со старыми воинами, молодых ласково ободрял, посылал лазутчиков во вражий стан.

А тем временем сидел крымский хан у своего шатра с приближенными. Радостно шевелились ноздри Девлет-Гирея, чуя запах горелого мяса, уши внимали воплям терзаемого раскаленными ножами пленника.

— Мало у Шереметева воинов, — кричал, извиваясь в муке, молодой дворянин, — не более семи тысяч! Всё расскажу!!! Пощадите!!!