Опасайтесь бешеного пса

«Всё!» — подумал он в тот миг и фраза «сердце его упало» приобрела физический смысл. Но парни с могучими шеями, затылками и плечами отчего-то медлили. А он чуть не бросил две свои элегантные сумки, чтобы попробовать, прорвавшись в служебные помещения, укрыться там.

— Извиняюсь, вы летите в Нью-Йорк? — спросил вдруг, смущаясь, неуверенным, совсем не бойцовским голосом один из парней.

— Туда, — ответил Барханов, чувствуя, как сердце еще колеблется: стоит ли ему возвращаться на свое рабочее место.

— Вы партийный билет не перебросите? Вас там мой дед встретит.

— Партийный билет?

— Да, коммунистической партии Советского Союза. Дед просит переслать, ему партийный стаж нужно подтвердить. — И парень протянул заклеенный почтовый конверт.

Зачем какому-то деду понадобилось эмигрировать в Нью-Йорк, чтобы подтверждать партийный стаж в КПСС, думать было уже некогда. И хотя Барханов знал, что в таких ситуациях ничего нельзя брать от незнакомых людей — а ну как в конверте вместо партбилета деда зашифрованный «советского завода план» или еще хуже — пластиковая мина, конверт он принял, ощущая себя свободным и счастливым.

С ним в руке он и пошел к стойке таможенника.

— Дед будет стоять с табличкой «партийный билет», — крикнул вдогонку парень. — Вы нас очень выручили!

Конечно, это могла быть хитроумная метка, по которой его бы сразу вычислили в аэропорту Нью-Йорка. Поэтому, прося извинения у деда и у его партийного стажа, Барханов при первом же посещении самолетного туалета разорвал партбилет в клочки и выбросил. Тем более что этим самолетом лететь в Нью-Йорк он не собирался.

В Хельсинки его самолет делал посадку — добирал пассажиров. В багаж он ничего не сдавал. Поэтому Валентин, проверяя, чтобы не было слежки, перерегистрировал билет на другой рейс, в туалете снял куртку и надел длинное пальто, купленное тут же в зоне свободной торговли. Куртку он засунул в мусор, а потом долго сидел, прикрывшись газетой и наблюдая за людьми, которые могли бы показаться опасными. Наконец объявили о посадке самолета из Амстердама, и он увидел Любу. Отдельно друг от друга — на всякий случай — они отправились к стойке вылета на Нью-Йорк.

Скорей всего, за ними не следили, тетя Паня была человеком верным и еще долго должна была водить за нос всех звонящих, однако, как известно, береженого…

* * *

Океан внизу был не виден, тем более что ему досталось кресло вдали от иллюминатора, и кроме облаков, больше ничего под бортом самолета не проплывало. Оставалось смотреть на пассажиров и в который раз удивляться тому, как дорога ему Люба.

Время от времени или он, или она проходили друг мимо друга, направляясь как бы в туалет. И тогда другой подчеркнуто не спеша поднимался, шел в том же направлении. Около дверей в туалеты они стояли рядом, словно нечаянные знакомые, а потом расходились.

Что поделаешь, приходилось спасаться и увозить с собой на»другой континент самое дорогое, что у него было, — Любу.

* * *

Только наивные парни, никогда не вылезавшие дальше убогого Пулкова, могли подумать, что в грандиозном столпотворении, бурлившем в Нью-Йоркском аэропорту, можно было их деду и Валентину Барханову обнаружить друг друга. Потоки спешащих людей направлялись во все стороны, самолеты садились и взлетали каждую минуту. Это был центр мира, пуп земли, Вавилон.

Но Барханов и Люба быстро сориентировались и часа через два уже улетали в другой город на берегу Тихого океана, в Мексике.

Еще в аэропорту Кеннеди Люба сказала растерянно:

— Здесь так тепло, а мы — в пальто.

Барханов купил ей в ближайшем магазине легкий плащ нежно-салатного цвета, а себе — голубую куртку на молнии. Не хватало еще выделяться своей несуразной одеждой.

Теперь они сидели рядом — слежки, судя по всему, не было. Там, куда они летели, вряд ли кому придет в голову их искать. Пассажиры были детьми разных народов мира, и, похоже, никто из них не понимал по-русски.

— Говорят, там отличные пляжи, — сказал Барханов, слегка дотронувшись до Любиной бледной руки с голубыми прожилками. — Заодно и загоришь.

Девочке, конечно, здорово досталось за эти последние дни.

А с пляжами у него было связано одно хорошее воспоминание.

Глава 60. Воспоминание о пляжах

Люба тогда проработала всего несколько месяцев, и было видно, как она старается стать хорошей хирургической сестрой. Но для этого одного старания мало — нужен опыт, чтобы сформировалась интуиция, переходящая в автоматизм. Сестра, особенно простоявшая несколько лет рядом с одним и тем же хирургом, ловит каждое его движение и предвосхищает следующее. Хирург еще только собирается произнести вслух название инструмента, а сестра уже подает нужное. Это не только экономит секунды, которые складываются в минуты, но часто спасает жизнь оперируемого. Хорошая сестра и хирург во время операции становятся единым организмом с общими мыслями и движениями.