Опасна для себя и окружающих

Сейчас вокруг горы и небо, но окно не открывается, и наружу меня не выпускают. Я представляю, как мозг атрофируется в циркулирующем через кондиционер воздухе, пока Джона поднимается на гору Рейнир и мозг у него крепнет с каждым шагом.

Меня словно заперли в самолете, вот какой здесь воздух.

Конечно, Джона мог и не отправиться в поход по всему штату Вашингтон. Он мог остаться здесь, всего в нескольких милях отсюда: сидит у постели Агнес, ждет, когда она выйдет из комы (если она еще в коме), и дышит таким же холодным переработанным воздухом, как и я.

После приезда родителей Агнес к ней в больницу, но еще до того, как меня привезли сюда, я вернулась в общежитие, но Джону не видела. Наверное, он был на занятиях, в спортзале или в библиотеке. Или рванул на выходные в Санта-Круз, чтобы научиться серфить, прежде чем мы поедем туда вместе. Мне так и не удалось рассказать ему, что произошло. Так и не удалось попрощаться.

А может, родители Агнес позвонили ему уже после того, как меня увезли. И он помчался в больницу прямо с пляжа. Может, когда он туда явился, ноги у него еще были в песке, а влажные волосы потемнели от соленой воды.

Может, он тоже застрял у постели Агнес, совсем как я здесь. Может, он наконец решил порвать с ней, но у него никак не получается, ведь она до сих пор без сознания, а он порядочный парень, вот ему и приходится торчать рядом с Агнес и утешать ее, хоть она его и не слышит.

Может, он прокручивает в голове варианты расставания с Агнес, пока она не очнулась. Например, пусть ее родители (которые тоже сидят рядом) передадут дочери сообщение, когда она придет в себя. Или лучше оставить ей письмо, хотя так тоже не получится: сейчас никто уже не пишет писем. Я представляю, как Агнес, очнувшись, просматривает кучу сообщений на телефоне, в основном с разнообразными пожеланиями поскорее выздороветь, но в одном Джона объявляет о разрыве отношений.

От такой картины я чуть не начинаю смеяться.

Знаю, вы думаете: какой же Джона порядочный парень, если он изменил своей девушке (Агнес) с ее лучшей подругой (со мной).

Ну да, он и правда изменил. Но очень страдал.

И ведь все получилось не сразу. В смысле, не то чтобы он начал встречаться с Агнес и тут же переметнулся ко мне. События развивались постепенно. Он ненавидел своего соседа, поэтому часто зависал у нас в комнате, даже в отсутствие Агнес. К тому же мы оба посещали лекции по истории Америки по вторникам и четвергам, поэтому вместе ходили до кабинета и обратно.

Ну хорошо, признаю: я с ним флиртовала. Но я ведь первая его увидела. Мне первой он понравился. Тут уж ничего не поделаешь.

Я не говорила Агнес, что он мне нравится, до того как они начали встречаться. Может, тогда она дала бы ему от ворот поворот. Голос Джоны: «Такая милая». Достаточно милая, чтобы отказать парню, который нравится ее лучшей подруге? Впрочем, какая разница. В конце концов он все равно достался мне. Даже не знаю, согласилась бы я с ним встречаться после отказа Агнес, — как вариант на крайний случай, утешительный приз. А так я хотя бы знаю, что была не просто запасным плацдармом: ведь он уже встречался с Агнес, но выбрал меня.

Поначалу во время наших прогулок до кабинета истории и обратно он не отвечал на мой флирт. Я, честно говоря, думала, что он меня недолюбливает: избалованная городская девица, не то что Агнес, славная девушка («такая милая») из провинции. Идеальная пара для парня, который вырос у подножия горы Рейнир и каждые выходные отправляется в поход с палаткой.

Но однажды во вторник после занятий на полпути между кабинетом и общежитием Джона взял меня за руку.

Он ничего не сказал, и я тоже промолчала. Боялась его спугнуть. Мы держались за руки всего несколько шагов — может, полквартала, — а потом он мягко отпустил мою ладонь.

То же самое произошло в четверг. И в следующий вторник.

Но когда снова наступил четверг, Джона крепко сжал мою руку и потянул за собой за спортивный центр кампуса.

Он прижал меня к стене; его лицо было чуть выше моего. Чтобы посмотреть ему в глаза, мне пришлось закинуть голову.

Сначала он поцеловал меня в шею возле ключицы. Потом провел руками по бедрам и вдоль спины; его прикосновения были легкими как перышко, почти неощутимыми. Я боялась шевельнуться или сказать хоть слово, поэтому замерла в ожидании поцелуя — не в шею, не за ухом, а в губы.

Наконец, когда я уже решила, что ничего не будет, его губы нашли мои.

Посреди бела дня. Под ярким солнцем. Правда, мы стояли за спортзалом, но особенно не прятались.

И все-таки не остановились.

Когда Джона в следующий раз пришел к нам в комнату в отсутствие Агнес, я знала: дело не в том, что он ненавидит своего соседа.

Ну или только в том, что он ненавидит своего соседа.

Однако Джона не бросил Агнес. Сказал, что не может так поступить. Сказал, что она не такая сильная, как я. Ей будет слишком больно. Я не спорила, потому что иначе он мог все прекратить, а я этого не хотела.

Я же говорю, он порядочный парень.

шестнадцать