Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Можно «обвинить» Морган в том, что она рассказывает хорошую историю – так, несомненно, и есть, – но не в том, что она уклоняется от поиска доказательств сказанного. Напротив, она использует историю как способ сделать массу удивительных предсказаний во множестве областей и всегда готова пересмотреть теорию, если того требуют полученные результаты. В других случаях она не отступает и, строго говоря, из‐за страстности убеждений вызывает огонь на себя. Как слишком часто бывает в подобных конфликтах, непримиримость и оборонительное поведение обеих сторон начинают брать свое, в результате чего мы наблюдаем одно из тех неприглядных зрелищ, из‐за которых любой, кто просто хочет знать истину, лишается всякого желания впредь иметь какое бы то ни было отношение к предмету спора. Однако последняя книга Морган об акватической теории365 с восхитительной ясностью дает ответ на все высказанные на сегодняшний момент возражения, и с пользой сопоставляет сильные и слабые стороны традиционной и акватической теорий. А еще позднее вышел из печати сборник написанных многими экспертами статей, содержащих доводы в пользу и против акватической теории366. Робкий вердикт организаторов проведенной в 1987 году конференции, результатом которой стало появление этой книги (с. 324), таков: «Хотя существует ряд аргументов в пользу акватической теории, они недостаточно убедительны, чтобы уравновесить доводы против нее». Эта благоразумная нота легкого пренебрежения помогает убедиться в том, что спор продолжается – возможно, даже с меньшим озлоблением; интересно будет увидеть, чем дело кончится.

Я завел речь об акватической теории не для того, чтобы защитить ее от нападок традиционалистов, но чтобы использовать в качестве иллюстрации более тревожного обстоятельства. Многие биологи хотели бы воскликнуть: «Чума на оба ваши дома!» Морган367 искусно разоблачает натяжки и самообман, связанные с традиционными представлениями о том, как – и почему – Homo sapiens стал в саванне, а не на морском берегу, двуногим прямоходящим с потоотделением и без шерсти. Истории «приличных» ученых, может быть, не столь сомнительны, как рассказ Морган, но некоторые из них весьма надуманны; они не менее спекулятивны и (рискну заметить) не более обоснованны. Насколько я могу судить, в основном в их пользу говорит то, что до того момента, как Харди и Морган попытались их опровергнуть, эти теории уже заняли прочное место в учебниках. Обе партии позволяют себе рассказывать адаптационистские «Сказки просто так», и поскольку та или иная сказка должна быть верной, нам не следует делать вывод, будто бы мы нашли ту самую сказку просто потому, что придумали какую-то сказку, которая, кажется, соответствует известным фактам. Поскольку адаптационисты не особенно энергично искали дальнейшее подтверждение своих историй (или его наводящее ужас отсутствие), это, несомненно, перегиб, достойный критики368.

Но прежде чем перейти к другой теме, я хочу отметить, что существуют адаптационистские истории, которые всякий с готовностью признает, несмотря даже на то, что они никогда не были «должным образом проверены» – просто потому, что их истинность слишком очевидна, чтобы нуждаться в дополнительных проверках. Питает ли кто-нибудь серьезные сомнения в том, что веки появились для защиты глаз? Но именно эта очевидность может скрывать от нас хорошую тему для исследования. Джордж Вильямс отмечает, что в тени подобных очевидных фактов могут оставаться другие, вполне достойные дальнейшего изучения: