Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Следует ли из этого, что ни один из алгоритмов на моем «Тошиба» не может победить в шахматах? Вовсе нет! Я уже признался, что алгоритмы для игры в шахматы на моем компьютере непобедимы, когда речь идет об игре против одного соперника-человека – против меня. Я не очень хороший шахматист, но, полагаю, наделен «интуицией» не в меньшей мере, чем любой случайный прохожий. Однажды я, быть может, одержу победу над своей машиной – если буду много практиковаться и упорно работать, – но программы на моем «Тошиба» элементарны в сравнении с современными шахматными программами-чемпионами. Если говорить о них, то вы можете смело жизнью поклясться, что они каждый раз будут одерживать верх надо мной (хотя и не над Бобби Фишером). Никому не советую и в самом деле ставить жизнь на кон в споре о сравнительном совершенстве этих алгоритмов – я могу улучшить свои результаты, и мне вовсе не нужна ваша жизнь на моей совести, – но, на самом деле, если дарвинизм верен, то вы и ваши предки не проиграли ни одной столь же рискованной ставки, сделанной на алгоритмы, встроенные в «механизмы» вашего тела. Именно это и делают организмы каждый день с момента зарождения жизни: они клянутся головой, что алгоритмы, создавшие их и (если они входят в число организмов-счастливчиков, обладающих мозгом) действующие внутри них, будут поддерживать их жизнь достаточно долго для того, чтобы они обзавелись потомством. Мать-Природа никогда не стремилась к абсолютной уверенности; ей вполне достаточно высоких шансов. А потому мы склонны ожидать, что, если мозг математиков проигрывает алгоритмы, то это будут алгоритмы, которые вполне успешно отличают истинное от неверного, не будучи при этом абсолютно надежными.

Как и все алгоритмы, алгоритмы для игры в шахматы на моем «Тошиба» приводят к гарантированным результатам; но это не значит, что они обязательно поставят мне шах и мат: они всего лишь будут играть в шахматы по правилам. Это – все, для чего они «предназначены». Из Чрезвычайно большого числа алгоритмов, гарантированно играющих в шахматы в соответствии с правилами, одни будут лучше других, хотя ни про один нельзя сказать, что он гарантированно выиграет у другого, – по крайней мере, это не то, что можно было бы надеяться доказать математически, даже если грубые математические факты таковы, что исходное состояние программы x и программы y было таково, что x победила бы y в любой возможной между ними партии. Это означает, что следующее доказательство ошибочно:

x превосходно выигрывает в шахматы;

не существует (осуществимого на практике) алгоритма, обеспечивающего победу в шахматах;

следовательно: талант x невозможно объяснить тем, что x проигрывает алгоритм.

Очевидно, что вывод неверен: уровень алгоритмов – это именно тот уровень, на котором можно объяснить, почему мой «Тошиба» побеждает меня в шахматах. Дело не в том, что его питает какое-то особенно мощное электричество или что в его пластиковом корпусе таится секретный резервуар élan vital. Его превосходство над другими компьютерами, играющими в шахматы (я могу победить совсем простые), обеспечивает более совершенный алгоритм.

Тогда какого рода алгоритмы задействуют математики? Алгоритмы «для» того, чтобы попытаться выжить. Как мы видели в своих рассуждениях об обеспечивающих выживание роботах в предыдущей главе, такие алгоритмы должны быть способны к бесконечно изобретательной проницательности и планированию; они должны бы были успешно опознавать пищу и убежище, отличать друга от врага, учиться опознавать предвестников весны как предвестников весны, отличать веские доводы от пустых и даже – как своего рода дополнительный побочный талант – опознавать математические истины как математические истины. Разумеется, такие «дарвиновские алгоритмы»771 не были спроектированы лишь для этой особой цели – не более, чем наши глаза были спроектированы для того, чтобы отличать курсив от жирного шрифта, но это не означает, что они не обладают превосходной чувствительностью к подобным различиям, если представится случай их рассмотреть.