Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Первый толчок огласить кое-что из своих гипотез относительно происхождения морали дала мне ясная, опрятная и умная, даже старчески умная книжка, в которой я впервые отчетливо набрел на вывернутую наизнанку и извращенную разновидность генеалогических гипотез, их собственно английскую разновидность, и это привлекло меня – тою притягательной силою, каковая присуща всему противоположному, всему противостоящему.

Фридрих Ницше

801

В полном согласии с замыслом природы, в том виде, в котором она сложилась благодаря естественному отбору, материя, выделенная, чтобы освободить систему от избыточных или вредоносных веществ, должна быть использована для [других] в высшей степени полезных целей.

Чарлз Дарвин

802

Фридрих Ницше опубликовал «К генеалогии морали» в 1887 году. Он был вторым великим социобиологом и, в отличие от Гоббса, вдохновлялся (или был раззадорен) дарвинизмом. Как я отмечал в седьмой главе, Ницше, вероятно, вовсе не читал Дарвина. Мишенью для его отвращения к «английской» генеалогии были социал-дарвинисты: в частности, Герберт Спенсер и поклонники Дарвина из континентальной Европы. Одним таким поклонником был Пауль Рэ, друг философа, чья «опрятная» книжка, «Происхождение моральных чувств»803, подтолкнула Ницше к созданию его неряшливого шедевра804. Социал-дарвинисты были социобиологами, но уж точно не великими. По сути, их усилия, приведшие к популяризации второсортных (пер)версий мемов их героя, чуть не стоили тем жизни.

«Выживание сильнейшего», – провозглашал Спенсер, – это не только путь Матери-Природы: это должно стать и нашим путем. Согласно социал-дарвинистам, для сильного «естественно» покорить слабого, а для богатого – эксплуатировать бедного. Это попросту ошибочный способ мышления, и Гоббс уже показал почему. Не менее «естественно» умереть молодым и безграмотным, не имея возможности надеть очки при близорукости или принять лекарство при болезни (ибо так и обстояло дело в естественном состоянии), но, без сомнения, это ничего не значит, когда мы задаемся вопросом: должно ли так обстоять дело и сейчас? Напротив, поскольку для нас было (в широком смысле) совершенно естественно – не сверхъестественно – выйти из естественного состояния и усвоить к взаимной пользе ряд социальных практик, то можно просто отрицать, что есть какая-то универсальная естественность в господстве сильного над слабым и во всей прочей социал-дарвинистской чепухе. Забавно отмечать, что фундаментальный (и плохой) аргумент социал-дарвинистов тождественен (плохому) аргументу, используемому многими религиозными фундаменталистами. Если фундаменталисты подчас начинают свои доводы, говоря: «Если бы Бог желал, чтобы Человек [летал, носил одежду, пил алкогольные напитки…]», – то социал-дарвинисты начинают свои словами: «Если бы Мать-Природа желала, чтобы Человек…» – и даже несмотря на то что Мать-Природу (естественный отбор) можно рассматривать, как актора со своими интенциями в том ограниченном смысле, что она задним числом по тем или иным причинам поддерживает сохранение тех или иных признаков, сейчас эту существовавшую ранее поддержку можно не учитывать, поскольку обстоятельства изменились.

Среди идей социал-дарвинистов была политическая программа: стремления благотворителей позаботиться о самых невезучих членах общества контрпродуктивны; подобные усилия делают возможным воспроизводство тех, кого природа бы благоразумно выбраковала. То были отвратительные идеи, но не они стали основной мишенью критики Ницше. Его главной целью была историческая наивность социал-дарвинистов805, их оптимизм в духе доктора Панглосса относительно того, насколько легко человеческий разум (или Рассудок) адаптируется к Морали. Ницше считал их самонадеянность частью того, что они унаследовали как «английские психологи» – интеллектуальные потомки Юма. Он отмечал их стремление избегать небесных крючьев: