Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Эти английские психологи – чего они, собственно, хотят? Добровольно или недобровольно, всегда застаешь их за одним и тем же занятием… [они] ищут наиболее действенные, руководящие, решающие для развития факторы как раз там, где меньше всего желала бы находить их интеллектуальная гордость человека (скажем, в vis inertiae привычки, или в забывчивости, или в слепом и случайном сцеплении и механике идей, или в чем-нибудь чисто пассивном, автоматичном, рефлекторном, молекулярном и основательно тупоумном), – что же, собственно, влечет всегда названных психологов именно в этом направлении? Тайный ли, коварный ли, пошлый ли, быть может, не сознающий самого себя инстинкт умаления человека?806

Противоядием Ницше от банальностей «английских психологов» был очень «континентальный» романтизм. Они считали, что переход от естественного состояния к морали был прост, или, по крайней мере респектабелен, но это лишь потому, что они просто выдумали свои рассказы и не позаботились ознакомиться с историческими свидетельствами, которые рисовали более мрачную картину.

Как и Гоббс, Ницше начинает, воображая себе человеческую жизнь в мире до появления морали, но делит свою историю перехода на две фазы (и ведет рассказ задом наперед, начиная с середины, что смущает многих читателей). Гоббс отмечал807, что само существование любой практики заключения контрактов или принятия конвенций зависит от человеческой способности давать обещания, и Ницше поражает то, что эта способность даром не дается. То была тема Второго рассмотрения из трех, составляющих «Генеалогию»: «Выдрессировать животное, смеющее обещать, – не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?..808» Эта «длинная история происхождения ответственности» – история того, как первые люди научились добиваться, чтобы под пытками – в буквальном смысле слова – у них развился особый вид памяти – память, потребная для того, чтобы вести учет долгов. «Купля и продажа, со всем их психологическим инвентарем, превосходят по возрасту даже зачатки каких-либо общественных форм организации и связей»809. Ницше подозревает, что способность уличать мошенника, помнить о нарушенных обязательствах и наказывать обманщика должна была быть вдолблена в головы наших предков: «Корни его, как и корни всего великого на земле, изобильно и долгое время орошались кровью»810. Каковы его доказательства? Изобретательная – чтобы не сказать буйная – фантазия на тему того, что можно было бы назвать палеонтологической летописью человеческой культуры в форме древних мифов, сохранившихся до его дней религиозных практик, археологических свидетельств и так далее. Если оставить в стороне кровавые подробности (хотя они и поражают воображение), то Ницше предполагает, что в конце концов – возможно, из‐за частного случая эффекта Болдуина! – наши предки «вывели» животное с врожденной способностью держать слово и сопутствующим ей талантом выявлять и наказывать обманщиков.