Опасная игра

В трубе зазвенело бьющееся стекло и в контейнер упал сверток. Пакет! Зеленый!

Он вытряхнул осколки банки и вытащил из пластикового пакета тугой сверток зеленых купюр. В карман не засунешь. Куда? Пустячок, который он не предусмотрел, мог сорвать сейчас всю операцию. Попробуй выйди им навстречу с такой пачкой.

Джинсы — самая неудобная в мире одежда. В карманы джинсовых брюк запихнешь разве что носовой платок…

Он сунул доллары в пустую коробку из-под «Педигрипала» и бросил ее под угловой контейнер. Выскочил из бункерной. Вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице. Они уже катились ему навстречу — два взмокших амбала, ухватываясь на поворотах за перила. Еремеев вжался спиной в стену, и они пронеслись мимо него, как два запаленных волкодава. Он успел запомнить лицо переднего: осклабленные золотые зубы под навесом черных усов.

«Давайте, ребята, давайте, носы только не расшибите, бультерьеры хреновы…»

Он поднялся на третий этаж, открыл неопломбированный пожарный шкаф и сунул ключи от почтового ящика в зев крана-гидранта. Спустился вниз вместе с компанией возмущенных жильцов: «Опять лифты встали! И жаловаться некуда и некому…» Бультерьеры рыскали вокруг дома. Потом побежали зачем-то к троллейбусной остановке. Он вошел в бункерную и нащупал под контейнером пакет из-под собачьего корма. Доллары лежали на месте.

Еще раз отыскав взглядом фигурки неудачливых охотников, он ринулся в противоположную сторону — в лабиринт складских заборов и подъездных железнодорожных путей. В пустом товарном вагоне пересчитал пачку. Слава Богу, не «кукла». Почти новые «франклины»[3] девяностого года.

Он вышел к бывшему Дворцу водного спорта, а теперь дельфинарию и позвонил из фойе.

— Карина? Я все получил. Спасибо. Спустись на третий этаж, там в пожарном шкафу ключ от почтового ящика. Прямо в кране, завернут в конфетный фантик. Ключиком откроешь в подъезде почтовый ящик для заявок. Там найдешь то, что обещал. И… завязывай с этим делом!

Она молча швырнула трубку.

Глава шестая ПАУК-ПТИЦЕЕД

«Разожми зубы, гад! Дыши ровнее, ритмичнее… Ты же сейчас инфаркт схватишь! — командовал сам себе Еремеев, прислушиваясь к рывкам ноющего сердца. — Расслабься! Согрей лицо ладонями… Так. Чего распсиховался? Все как надо. Все прекрасно. Просто замечательно! Вон на подоконнике пачка «капусты» — тридцать тысяч долларов — пропуск в новую жизнь. Жизнь без нервотрепки, без будильников и начальства, без просьб отстегнуть до зарплаты десять «штучек». Живи не хочу. Плыви, лети, кати на все четыре стороны. Свобода, бля, свобода, бля, свобода… Так, теперь, кажется, поется?

Свобода… А ведь в самом деле — свободен».

Расслаблены мышцы лица и тела. Сердце бьется ровно, ритмично, замедленно…

«Перенервничал, конечно, с этой чертовой «зеленью». Нервы ни к черту…

Главное определить причину стресса и тогда отпустит… Вот уже отпускает…

Мое сердце бьется спокойно и ровно…

Операцию провел на пять баллов. Все было продумано и проведено четко. Объявляю вам благодарность, капитан Еремеев. Вот только девчонку жалко. Уберут. Засветилась. Тридцать тысяч не пожалели, но ее спасли… Уберут — факт. Красивая. Жалко. Наверное, и сама не знала, что так быстро все для нее кончится. Сама виновата. Деньги больше жизни любила. Глупая. Двадцать лет. Девчонка еще. Уберут. И очень скоро. Может быть, даже этой ночью».

Еремеев встал и прошел на кухню за валокордином, хранившемся в холодильнике. Сердце не на шутку расходилось.

Дурак. Спать ложиться надо вовремя. Курить бросить. Нормально жить и питаться.

Губы слегка обожгло пряной хвоей… Присел на подоконник. Окно на двадцатом этаже не горело. Может, уже прикончили?

Рука потянулась к телефону.

«Не делай глупости!..

Только проверю — жива или нет?

Наверняка жива. А свет не горит, потому что уже второй час.

Но по «ящику» сейчас забойный фильм. Вон у соседей окна болотными огоньками синеют. Пол-Москвы смотрит.

А она спит.

С кем?

С тем, кто ее прикончит.

Жалко девку.

Хороша Маша…

С моей подачи прикончат…

А она своим зельем скольких изувечила, в могилу свела?

Не ведала, что творит.

Незнание закона не освобождает от ответственности. Да и знала же, что не сахарную пудру перевозит. Все! Конец дискуссии. Спать!»

Но палец сам набрал цифры запомнившегося номера. Номера машин и телефонов Еремеев научился заучивать еще на флоте — по особой мнемосхеме. Намертво.

В трубке пипикнуло, затем завыли долгие гудки.

«Ну, конечно же, телефон с определителем.

Говорить не буду. Только послушаю — жива или нет».

— Алло! — откликнулся недовольно сонный женский голос.

«Она?»

— Прошу прощения за поздний звонок. Но это я…

— Мы, кажется, рассчитались?

— Да, все точно. Спасибо!

— Так в чем дело?

— В вас… — и тут же перешел на ты. — Тебе твои шефы не простят засветки. Ты это понимаешь?

Трубка промолчала и резко выпалила:

— А тебе какое дело?

— Молодая. Красивая. Жалко.

— Жалко у пчелки. Шел бы ты, заботливый!..

— Я-то уйду. Но ты крепко подумай. И еще одно. Не напрягай зря своих ребят. Они и так устали.

— Это насчет чего?