Но меня поражает еще кое-что – цветы. Здесь только розы, причем совершенно особые. Перед церковью стоит два больших букета, и внутри, надо полагать, она тоже украшена ими. Это те самые розы с фермы Арчи Фойла, вплоть до самого крошечного бутона. Должно быть, Арчи продолжил традицию после смерти Фрэнсис и сам доставляет розы в церковь, потому что они свежие. Наконец викарий заканчивает беседу и направляется ко мне. Я сжимаю и разжимаю кулаки, размышляя, стоит ли рассказывать, как много я знаю о его прошлом.
– Я все думал, когда мы случайно пересечемся, – дружелюбно произносит он. – Я слышал, что вы в городе, но сомневался, что найдете причину ко мне наведаться. Лора и ее родители никогда не ходили в церковь. Разрешите? – Он указывает на скамью рядом со мной.
Джон тепло, почти застенчиво улыбается. Наверное, сейчас у него в голове проносятся тысячи мыслей. Он долго и пристально смотрит на меня.
– Конечно, – отвечаю я.
Интересно, что он видит, глядя на меня? Мои белокурые волосы, широко расставленные глаза и высокие скулы. Видит ли он во мне Эмили Спарроу? Или просто на удивление знакомые черты? А теперь, наконец внимательно его рассмотрев, я понимаю, что унаследовала от Джона скулы и глаза. Наверное, именно поэтому, разглядывая фотографии Эмили, я не заметила ее сходства с мамой. Наши светлые волосы – от Эмили, но все черты лица – от Джона. Меня затапливает тепло – я ведь никогда не видела ни Питера, ни Тэнси, ни отца. А этот милый пожилой человек смотрит на меня с таким восторгом, что я чувствую свою значимость, хотя просто сижу на скамейке. Для него я нечто потрясающее всего лишь из-за факта моего существования.
Для меня это новое чувство, и оно подобно веселому потрескиванию поленьев в разожженном впервые костре или успокаивающему запаху пекущегося хлеба. Я до сих пор не испытывала ни того, ни другого. Наверное, это обновленное ощущение семьи. Оно не преуменьшает необычное мамино воспитание, но открывает новое измерение этого слова.
Я решаю идти напролом.
– Питер и Тэнси, наверное, боялись, что мама узнает о том, что вы ее настоящий отец. Так?
Если его и потрясла моя прямота, он этого не показывает. Только вздыхает, как будто от облегчения.
– Питер и Тэнси… – Джон раздувает щеки, обдумывая ответ. – Они были очень осторожны с Лорой. Мне кажется, как единственный ребенок, она олицетворяла для них хрупкий баланс счастья, и они делали все, чтобы сохранить этот баланс. Как только меня посвятили в сан и я получил место в нашей церкви, они ни разу не пришли сюда. Они заплатили гораздо больше, чем могли себе позволить, чтобы отправить Лору в частную школу в Литтл-Димбере, поэтому у нее было мало друзей в Касл-Нолле. Наверное, единственным был Реджи Крейн, но лишь потому, что некоторое время ходил в ту же школу. А когда Питер и Тэнси навещали Фрэнсис, визиты всегда были короткими и осторожными.
– Откуда вы знаете? В смысле, насчет школы и визитов к тете Фрэнсис? И насчет того, что вы настоящий отец мамы?
Я не могу заставить себя произнести слово «дедушка».
– Я знаю, что настоящий отец Лоры, потому что после ее рождения Форд заплатил за тест на отцовство. Тогда это был относительно новый научный метод, но Форд хотел убедиться. А мне сказала Фрэнсис, чему я рад. Мы с Фрэнсис раз в неделю вместе пили кофе, много лет. И она держала меня в курсе вашей с Лорой жизни. Мы встречались в гостинице «Касл-хаус», это стало чем-то вроде традиции. – Джон тепло улыбается. – Меня ужасно огорчила новость о ее смерти, но обстоятельства смерти возмутили до глубины души. – Его глаза увлажняются, и он несколько раз моргает, но не отворачивается. – Я так и не перестал ее любить.
Я даже не знаю, что на это ответить, поэтому просто молчу. На руке Джона нет кольца, и у меня щемит сердце, когда я представляю, как он многие годы любил Фрэнсис, а она все больше от него отдалялась. Но они хотя бы сохранили дружбу.
– Жаль, я так и не признался Лоре, что я ее отец, – наконец произносит Джон, – но я дал слово Питеру и Тэнси и понимаю, почему им это было необходимо.
– Уверена, мама с радостью вас навестит и услышит из ваших уст правду.
Мне многое придется рассказать маме, и теперь, после открытия выставки, у меня нет больше предлогов держать ее в неведении.
– Я читал об ее успехах в газетах, – признается Джон и с гордостью улыбается. – А когда родилась ты, Фрэнсис принесла фотографии на наши еженедельные посиделки за кофе. – Он на секунду умолкает, а потом добавляет с дрожью в голосе: – Мне так не хватает этих утренних встреч за кофе.
– Конечно, я не могу заменить Фрэнсис, но, может быть, вы выпьете со мной кофе? – тихо спрашиваю я.
– Ты останешься в Касл-Нолле?
Джон выглядит взбудораженным, и семейные узы притягивают меня с такой силой, что я понимаю, где мое место.
– Да, – убежденно отвечаю я. – Останусь.
Глава 37
Вернувшись в дом, я звоню маме из комнаты с архивом тети Фрэнсис.
– Прости, что не позвонила раньше, как проходит выставка?