– Ой, Энни, я так рад, что успел вас перехватить. – Он вытаскивает из нагрудного кармана помятый платок и снова вытирает лоб – похоже, у него такая привычка на нервной почве. – Фрэнсис попросила, чтобы до оглашения завещания, которое состоится завтра утром, вы остановились в Грейвсдаун-холле. На улице ждет такси, чтобы отвезти вас туда. Не возражаете?
– Я… – Откашлявшись, я следую за мистером Гордоном на главную улицу, к такси. – Конечно, звучит немного по-детски, но при мысли о том, чтобы остаться в одиночестве в большом доме, сразу после того как тетя Фрэнсис…
– Прекрасно вас понимаю, – отвечает мистер Гордон. – Но в последней воле Фрэнсис также упомянула Саксона и Оливера, и они тоже останутся в поместье. Думаю, Эльва уже там, она считает себя приложением к Саксону и… Ну вы сами с ней встречались. Просто не теряйте бдительности.
Он многозначительно смотрит на меня, и я киваю.
– Боюсь, мне придется задержаться здесь и кое-что доделать, – говорит он, сажая меня в такси. – Увидимся утром.
Я закидываю рюкзак на заднее сиденье, сажусь рядом, и такси трогается. Хотелось бы мне сказать, что я путешествую налегке только со всем необходимым, но рюкзак распирает от блокнотов, романов, открыток, многочисленных ручек, усталого ноутбука и нескольких непрочитанных книг о том, как написать роман.
Кожаная сумка с минимальным набором одежды и туалетными принадлежностями уже в машине. Я нашла эту сумку в подвале дома в Челси и только в такси заметила, что на ней выведены инициалы РЛГ. Как там звали мужа тети Фрэнсис? Если я та самая «дочь», мне следовало бы это знать. От осознания своей неуместности здесь у меня поникают плечи. Я не должна тут находиться, в сущности, я даже не член семьи, тетя Фрэнсис выбрала меня по каким-то причинам, смысл которых от меня ускользает.
Прежде чем все это обдумать, я звоню маме, мне хочется уцепиться хоть за что-то родное. Она отвечает после второго гудка, и тут я вспоминаю, что сегодня вечером ее выставка в «Тейт», не стоило беспокоить ее в такой важный день. Я удивлена, что она вообще ответила, но от этого на душе теплеет. Может, ей тоже необходимо услышать знакомый голос. Хотя, наверное, сейчас не время рассказывать ей о смерти тети Фрэнсис.
– Привет, Энни, – говорит она.
В ее голосе звучит наигранная легкость, которая появляется, когда она слишком старается куда-то встроиться, но не уверена в своих силах. У нас с мамой бывали взлеты и падения, но, услышав этот тон, я как никогда понимаю, насколько мы близки.
– Привет, мам. Прости, что беспокою, я только сейчас вспомнила, что сегодня открытие. Поздравляю! – Наигранная легкость закрадывается и в мой голос, как эхо маминой. – Как там все?
Слышу на заднем плане гул разговоров и звон бокалов с шампанским. Я представляю выставочный зал с тщательно подсвеченными стенами, чтобы в лучшем виде представить новые полотна в фирменном стиле Лоры Адамс: поначалу они кажутся хаотичными, но, если приглядеться, можно увидеть скрытые слои, прямо как у самой мамы. Ее главной темой всегда были разрушающиеся пространства городов, снова захваченные природой, и мама изображает это в весьма страстной манере.
– Все идет хорошо, – отвечает мама. – Здесь много знакомых критиков, и люди хвалят картины, многие уже куплены.
– Это же здорово, мам! – восклицаю я с искренним восторгом. Знаю, как многое значит для нее признание, тем более когда после успеха в девяностых у нее начался застой. И хотя она знала, что получит наследство от тети Фрэнсис, денег было всегда в обрез, потому что прибыль от продажи ранних картин испарилась вместе с моим отцом. – Не хочу тебя задерживать.
– Что ты, я рада услышать твой голос. Как у тебя дела? Тетя Фрэнсис все такая же чокнутая?
– Э-э-э…
Я замолкаю, пытаясь найти способ, как не выдать новости про тетю Фрэнсис, но мама каким-то образом чует, что скрывается за моим молчанием.
– Энни, все в порядке?
– Не хотела тебе сейчас говорить. Я правда забыла, что сегодня у тебя выставка, – медленно произношу я.
Мама вздыхает, но не злится.
– Не бойся меня расстроить, Энни. Если у тебя плохие новости, выкладывай.
Я прикусываю губу и киваю, хотя мама меня и не видит.
– Тетя Фрэнсис умерла, мам. Мне очень жаль.
Повисает пауза.
– Мне приехать в Касл-Нолл?
Если мама и расстроена, то очень хорошо это скрывает. Она всегда это умела, и я знаю, что до конца вечера будет показывать всему миру лучшую сторону Лоры Адамс. Но я чувствую себя ужасно из-за того, что привела на открытие выставки призрак тети Фрэнсис.
– Пока нет, – отвечаю я. – Пожалуйста, не волнуйся, все под контролем. Если ты мне понадобишься, я дам знать.
При этих словах я мысленно вздрагиваю, потому что мы с мамой прекрасно знаем, что это неправда. Когда я нуждаюсь в маминой помощи, то всегда прошу кого-то другого или справляюсь сама. Она замечательная, но никогда не была моим спасательным кругом. Честная версия этого заявления звучала бы так: