Глава 25
На следующее утро я просыпаюсь поздно от щелканья ножниц Арчи Фойла, обрезающего изгородь. В окно бьет солнце, и я рада, что вчера успела купить в секонд-хенде Касл-Нолла юбку и футболку. Юбка из толстого вельвета, абсолютно не подходящая для летней жары, зато у нее большие карманы и шикарный темно-зеленый цвет, идеально гармонирующий с потрясающей свободной футболкой. Похоже, она на самом деле из шестидесятых – изображение группы «Кинкс» почти выцвело.
Я заскочила в магазин, пока Роуэн Крейн ждал меня за столиком. Верный своему слову, детектив позволил мне дочитать дневник, почти не обращая на меня внимания, пока сам сосредоточился на своих бумагах. Еда в пабе оказалась на удивление вкусной, и мы почти не замечали друг друга. Я уже многие годы так не расслаблялась в присутствии мужчины.
Уолтер Гордон тоже заглянул в паб, но лишь кивнул нам с Крейном и занял столик в углу. Садясь, он поморщился, вытащил из кармана пузырек с лекарством и проглотил несколько таблеток. Весь вечер он пил только воду и кофе и ничего не ел. Не знаю, зачем он вообще пришел, разве что чувствовал себя одиноким и ему нравилась атмосфера.
Единственным минусом вечера с Крейном было то, что я делала слишком много заметок и долго перечитывала первые записи, поэтому не успела дочитать дневник до конца. Когда паб уже закрывался, я попросила дать мне чуть больше времени, но детектив был неумолим. Хотя и пообещал вернуть дневник, как только сможет, но я терзалась, памятуя о том, что у меня не так много времени.
Посмотрев в окно, я увидела машину детектива Крейна. Похоже, он не преувеличивал, когда говорил, что полиция будет постоянно присутствовать в поместье.
Кажется, с каждым шагом вперед я лишь сильнее запутываюсь в этом странном лесу предательств и убийств в жизни тети Фрэнсис.
В конце коридора – большая ванная комната, с ванной на «львиных лапах» и огромным выбором разных шампуней и прочих туалетных принадлежностей, и несмотря на тикающие часы, я не могу отказать себе в удовольствии принять ванну. Я выхожу распаренная, источая запах лаванды. Мокрые волосы оставляю распущенными, потому что, высохнув на летней жаре, они превратятся в довольно стильную копну. Та фотография Эмили Спарроу напомнила мне об этом, но, сопротивляясь порыву стянуть волосы в привычный узел, я стараюсь не слишком задумываться о нашем сходстве.
Мне необходим свежий воздух, а еще отвлечься от мыслей, как сильно моя история переплетается с историей Эмили. Выхожу из дома и яростно моргаю от яркого света. Чувствую себя летучей мышью, которую вытолкнули из пещеры. Полночи я разговаривала с мамой по телефону о Реджи Крейне, завещании тети Фрэнсис и, наконец, об Эмили Спарроу.
В типичном мамином стиле она скрывала свои чувства. Узнав о том, что ее настоящая мать, вероятно, Эмили Спарроу, она отреагировала примерно так же, как я на папку своего отца в архиве тети Фрэнсис. Эмили – просто какая-то незнакомка для нее.
Но когда я рассказала ей историю Эмили, рассказала о загадках, которые постепенно распутываются, паузы между словами мамы удлинились, а реакция стала более эмоциональной. Когда я сообщила о том, как тетя Фрэнсис помогла с усыновлением, мама прервала меня и сказала, что ей пора. Полагаю, у нее есть свой способ разобраться с этим.
Я привыкла рассматривать женщин своей семьи как одинокие столпы. Тетя Фрэнсис следила за жизнью соседей из Касл-Нолла, мама затворницей жила в Челси, рисуя свое прошлое. А я, дрейфуя между ними, пытаюсь понять, чью историю рассказываю и чью историю проживаю.