Опасная игра Веры Холодной

Договаривать он не стал, и так было ясно, что подразумевается Джанковская, устроившая на прошлой неделе в подпитии безобразный скандал в Большом павильоне. Узнав о том, что главная роль в «Кровавой славе», роль, которую Джанковская почему-то считала своей, досталась Анчаровой, Елена Львовна как следует «полечила нервы» сначала ликером в компании Амалии Густавовны, а потом коньячком, который всегда имел при себе Заржицкий, и решила высказать «негодяям и подлецам» правду в глаза. Высказывание сопровождалось опрокидыванием декораций и двумя неудавшимися, к счастью, попытками вцепиться в волосы Анчаровой. Под горячую руку попало и Дидерихсу, которому предстояло играть в «Славе» в паре с Анчаровой. «И ты, Брут! – вопила Елена Львовна, то заламывая руки, то делая ими хищные жесты в сторону красного как рак любовника. – В вечной любви клялся! Ноги целовал! И предал!!!» Сиверскому, сунувшемуся было гасить страсти, тоже досталось. Джанковская назвала, точнее обозвала, его «гофером[119] кинематографа» и «бледной тенью Сатаны». Под Сатаной, разумеется, подразумевался Ханжонков. То был очень смелый выпад, потому что всем было хорошо известно, насколько Александр Алексеевич не любил нелестных отзывов о своей персоне. Но Джанковской уже было все равно, она, что называется, закусила удила и понеслась, не разбирая дороги. Положение спас Мусинский. Верно оценив состояние актрисы и поняв, что уговоры и прочие способы внушения бесполезны, он схватил визжащую скандалистку в охапку и уволок вниз, в свою мастерскую, где сразу же поднес ей полстакана коньяку. Джанковская выпила коньяк залпом и тут же заснула. Не церемонясь, Мусинский взвалил ее на плечо, словно мешок, и отнес в костюмерную, где передал на попечение Галины Мироновны, совершенно не обрадовавшейся свалившейся на нее обузе. Назавтра Джанковская рыдала в кабинете Ханжонкова. Вымолив прощение, она ходила по ателье тусклой изломанной тенью, шарахаясь ото всех и ни с кем не разговаривая.

– У меня для вас припасен один сюрприз. – Ханжонков хитро прищурился и посмотрел на Веру так, словно решал, достойна ли она сюрприза. – Пьеса из кинематографической жизни. Известный сценарист и его жена, начинающая актриса. Любовь, интрига, кинематограф – вот три составляющие успеха. Главную роль я хочу отдать вам. Я уже и название придумал: «Королева экрана»! Вам нравится?

«Какая я королева? – усмехнулась про себя Вера. – Смеется он, что ли? Своеобразное, однако, понимание деликатности…»

У Владимира с деликатностью обстояло еще хуже. Он вбил себе в голову, что надо идти смотреть Верин «триумф» «всем вместе», то есть пригласить с собой Верину родню – мать, сестер Надюшу и Сонечку, а также тетю Лену. Вера несколько раз говорила, что о триумфе и речи быть не может (хорошо бы без скандала обошлось, а то еще потребуют зрители вернуть деньги за билеты, как это иногда бывает), что «табором» в кино ходить не принято и что она обе свои картины видела несколько раз и больше смотреть не намерена. Но Владимир так и не отступился. Триумф! И непременно всем вместе! Вера всерьез опасалась, что муж пригласит половину Автомобильного общества и еще коллег-адвокатов в придачу, с него станется. Сама она, конечно же, собиралась побывать на премьерах, но инкогнито и в одиночестве. В одиночестве позор не так болезненно ранит. Триумф? Ах, если бы…

– Есть превратности судьбы, Вера Васильевна, а есть банальности, – многозначительно сказал ей гардеробщик. – Через год станете вспоминать и смеяться.

– Да, стану, – согласилась Вера, думая, что непременно станет смеяться над своей былой наивностью, не все же о погубленных мечтах рыдать, надо бы иногда и посмеяться…

– Что с вами, дорогая моя?! – притворно сокрушалась Анчарова. – Под глазами круги и талия поплыла… Вы, должно быть, нервничаете и оттого много едите? Не переживайте, вам не стоит переживать по поводу своих ролей.

«Вас все равно никто не заметит и не запомнит», – договаривала она взглядом и препротивно улыбалась.

– Стоит ли мне переживать?! – как можно веселее отвечала Вера, вкладывая в эти слова противоположный смысл.

Владимир как-то рассказывал, что у китайцев есть такая разновидность борьбы, при которой не столько принято нападать, сколько оборачивать силу нападающего противника против него самого. Нечто подобное Вера использовала в словесных стычках с Анчаровой.

Правильнее всех вела себя тетя Лена. Будучи актрисой, она прекрасно понимала Верино состояние и столь же прекрасно понимала бесполезность уговоров «не волноваться». Сама до сих пор волновалась перед каждым выходом на сцену. Скажи кому, что актриса Лешковская волнуется, выходя к зрителям, так ведь не поверят. Это зрители волнуются, когда видят Лешковскую, да так, что могут начать аплодировать посреди действия, как в цирке.

– Я так тебе завидую, Вера! – говорила тетя Лена. – Первые шаги в искусстве – это так замечательно! Весь мир перед тобой, нет никакого прошлого, одно только будущее… Светлое! Радостное!