Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Аналогичные задачи ставят перед собой и нынешние правители, правда, служит им теперь для достижения подобных целей и не только радио, пресса и широкомасштабные пропагандистские акции, но и телевидение, Интернет, прочие средства коммуникативного воздей­ствия, например смс-рассылки. Причем, далеко не всегда основной целью манипуляторов является враг внешний, весьма часто боевые действия разворачиваются в интересах внутренней политики. Геринг за кулисами Нюрнбергского процесса обронил важнейшую для понимания политических реалий мысль: «Народ вне зависимости от того, наделен он избирательным правом или же нет, всегда можно заставить повиноваться фюреру. Это нетрудно. Требуется лишь одно — заявить народу, что на его страну напали, обвинить всех пацифистов в отсутствии чувства патриотизма и утверждать, что они подвергают страну опасности. Такой метод срабатывает в любой стране» (2). История знает множество примеров, когда «маленькая победоносная война» помогает сплотить общество, которое часто даже не задумывается, а что же послужило первопричиной разразившегося конфликта.

Германское правительство не являлось исключением из правила, хотя цели его являлись значительно более обширными, а готовили немцы свое стратегическое наступление исподволь и в глубочайшей тайне. Еще 5 ноября 1937 года в Берлине Гитлер провел секретное совещание, на которое он пригласил всего шесть человек: военного министра фельдмаршала фон Бломберга; главнокомандующего сухопутными войсками фон Фрича; главнокомандующего ВМФ адмирала Редера; главкома ВВС Геринга; министра ино­странных дел фон Нейрата; стенографировал ход совещания полковник Хоссбах, адъютант фюрера. Эта важнейшая для истории встреча началась в 16.15 и закончилась в 20.30. Именно сейчас Гитлер объявил своим приспешникам о принятом им решении стать на путь войны: «Герман­ские проблемы могут быть решены только силой», — безапелляционно заявил он.

Мнения среди нацистской элиты разделились. Большинство партийных функционеров и государственных управленцев отнеслись к идее скорой драки отрицательно. Но молодые приверженцы фюрера приняли воинственные намерения режима восторженно: «Мы, люди из ближайшего окружения Гитлера, считали Геббельса, равно как и Геринга, который точно так же выступал за сохранение мира, слабаками» (3).

Однако, кроме суждений правителей, существовал германский народ, и в своей основной массе он войны не хотел. Пока не хотел. Еще в разгар первого чехословацкого кризиса, 27 сентября 1938 года Ширер записал в своем дневнике: «Этим вечером в сумерках по улицам города в направлении чехословацкой границы пронеслась моторизованная дивизия. Несомненно, этот час был выбран сегодня, чтобы застать сотни тысяч берлинцев, выходящих из своих учреждений в конце рабочего дня, но они быстро исчезали в метро, отказываясь смотреть на все это... Это была самая впечатляющая демонстрация, которую я когда-либо видел». Шпеер подтверждает увиденное американцем: «Население с необычной молчаливостью пропускало кортеж с Гитлером. Почти никто не махал ему» (4).

Фюрер сделал необходимые выводы. Перед пропагандистскими службами Третьего рейха возникла безотлагательная задача активизировать психологическую подготовку народа к грядущей войне. Чему, соб­ственно, и были посвящены последовательно проведенные Министерством пропаганды антиеврейская и антипольская «информационные» кампании 1938—1939 годов. И, тем не менее, патриотический подъем в полной мере организовать не удалось. Народ шел на войну с тяжелым сердцем, если не считать энтузиазм национал-социалистической молодежи. И пусть Гитлер накануне нападения на Польшу бахвалился: «Я найду пропагандистские причины для начала войны, пусть вас не волнует, правдоподобны они будут или нет. Победителя не будут потом спрашивать, правду он говорил или нет» (5). Но мы должны понимать, благо у нас есть собственный советский опыт, что пропагандистские картинки ликования — это одно, а реальная жизнь — другое.

«Как часто слышал я шлепанье картами по столу и громкие разговоры о кино, о мясных и табачных пайках под пространные речи фюрера или одного из его паладинов. На следующий день в газетах значилось: весь народ жадно ловил каждое их слово. Рабочие и подавно не были настроены в нацистском духе, а уж к зиме 1943/44 года этот дух выветрился совершенно. Можно было опасаться старосты и двух-трех женщин, которых подозревали в доносительстве, и когда кто-нибудь из них появлялся на горизонте, люди предостерегали друг друга толчком или взглядом», — но далее Виктор Клемперер делает важный, хотя и вроде бы противоречащий вышесказанному вывод: «Никто не был нацистом, но отравлены были все» (6).

Да, суть пропаганды состоит в том, чтобы заразить общество в целом. Если человек вроде бы и не бьется в истерике на каком-нибудь митинге, все равно общий настрой окружающих, целенаправленная постоянная обработка дадут о себе знать, даже если он и сохраняет на первых порах остатки здравомыслия.