— Именно поэтому ты подкладываешь меня под кардинала? — усмехаюсь я, а он на миг замирает, чтобы в следующее мгновение обрушиться на меня со всей своей дикой, необузданной силой.
— Тернеру крышка, поэтому в него я тоже влюбляться не советую. Не хочу, чтобы ты страдала. Я могу сделать тебя счастливой, — отвечает Кастор Трой, ласково отводя прядь моих волос, прилипшую ко лбу, а потом входит в меня сзади так резко, что я прикусываю рукав его наполовину слетевшего с меня пиджака.
Он идет дальше — срывает его вовсе и швыряет прямо на траву, задирая мое платье, трогая, сжимая и гладя каждый сантиметр моего тела, целует мою шею, спускаясь вниз по позвоночнику, а я слизываю выступившую над губой испарину, чувствуя — еще чуть-чуть, и от меня действительно пойдет пар — настолько мне на этом холоде горячо.
Итан Энглер и Мередит Эймс просто отходят на второй план. И уже неважно, что, нежно поцеловав Энглера, Эймс приспускает с него брюки и, поглаживая бедра Итана, притягивает его к себе, проводя своей влажной ото рта Энглера головкой у него прямо между двух крепких упругих половинок.
Неважно, что лицо Итана расцветает блаженной улыбкой, когда Мередит сжимает его член поступательными движениями, и он насаживается, насаживается на член парня сначала медленно и осторожно, по чуть-чуть, но затем все сильнее и интенсивнее.
Неважно, что два мокрых от пота мужских тела — накачанное, бугрящееся мышцами тело Итана и светлокожее — Эймса сплетаются в крепких и тесных объятиях, трутся и гладят, облизывают и сосут, проникают друг в друга вздыбленными членами и соединяют губы в исступленных жадных поцелуях.
Это становится лишь фоном, просто фильмом неприличного содержания за стеклом, за экраном ТВ, и я понимаю, что мне абсолютно наплевать на Итана Энглера в целом и его ориентацию в частности.
Есть только одна реальность — шершавая кирпичная кладка, царапающая мою щеку, мое смятое, задранное черное платье, есть только мое сбившееся дыхание и неровные облачка пара, вырывающиеся вместе с короткими тихими стонами из моих полуоткрытых губ.
Есть только блаженная подавляющая тяжесть тела Кастора Троя позади меня и его движения во мне.
Есть только он, его, ставший знакомым и странно близким запах шипра, его сводящая с ума нежная грубость.
Есть только оглушающий грохот и отблески фейерверка по ту сторону дома, которым Дрезднер помпезно и с некоторой даже издевкой решил подытожить свой выход на пенсию, и который мы с офицером Троем безбожно пропустили.
Расцветившего черное небо красочного фейерверка, который никогда не сравнится с тем, что испытываю я, когда Кастор Трой в меня кончает.
ГЛАВА 19
Ключ от всех дверей
Мадам Флюгер действительно умерла, и, пожалуй, лучшее подтверждение этому состояло в том, что она никогда не задерживалась где-то после полуночи и не возвращалась так поздно домой.
Выстукивая каблучком по черной клетке шахматного пола, я ждала лифт, который, похоже, спускался с последнего этажа — настолько его долго не было.
Правда, если честно, ноги держали меня слабо.
Как и всегда после Кастора Троя…
Когда мысли переключились на него, я невольно вспомнила про маньяка, который после Нины Сартр затих. Во всяком случае, сообщений о новых жертвах не было. Трой вроде бы проводил расследование, иногда куда-то ездил, с кем-то встречался, пару раз вызывал свидетелей по тем трем убийствам, но в детали меня посвящать не спешил.
Все это невольно навело меня на осознание того, что, по идее, момент для нападения идеальный — три часа ночи, пустая лестничная клетка, лифт… Но вообще подъезд дома, в котором мы жили с бабулей, был большим и светлым, поэтому я отогнала нехорошие мысли прочь и ступила в приехавшую кабину, которая радушно распахнула передо мной двери.
А зря, потому что кто-то шагнул за мной следом, зажал рот большой ладонью и нажал кнопку «Стоп».
Вознамерившись сию же секунду умереть от страха, я заледенела, даже и не думая отбиваться.
Какую часть тела он отрежет у меня?
Какую, о господи?
— Тихо-тихо! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Просто хочу поговорить. Сейчас я отпущу тебя, а ты… Обещай, что не будешь кричать, ладно?
Голос показался знакомым, но очень смутно. Я промычала нечто утвердительное, а в следующую секунду этот человек меня отпустил.
Первое, что мне бросилось в глаза — синяя куртка на меху и мешковатые штаны. Тех, кто жил в Поселениях, всегда можно было узнать именно по одежде, которую они шили себе сами. У них не было формы, как в тюрьме, но некий единый стиль угадывался.
Это всегда были очень простые, мешковатые вещи из грубых, словно обесцвеченных тканей.
Потому узнать в этом вылинявшем обритом человеке, одетом словно с чужого плеча, весьма импозантного и стильного мужчину с длинными волосами, перетянутыми кожаным шнурком, который в клубе «Малиновый вихрь» когда-то так давно, точно это было в прошлой жизни, хотел заказать мне приват, было сложно.
И жутко.