Опасная любовь

Ледяные, жесткие струи отрезвили, выбили из тела глупую расслабленность. Аристарх закрыл воду, принялся яростно растираться мохнатым полотенцем. Мышцы вновь обрели свою упругость, а голова — ясность мышления, которая оказалась совсем ненужной в данной ситуации, ибо теперь стало ясно, что абсолютно не хочется заниматься любовью с Шурой. И никогда не хотелось.

Шура не лежала, а сидела в постели, прислонившись спиной к подушке и прикрыв одеялом ноги. Верхняя половина ее тела словно призывала Аристарха: ну полюбуйся же мной!

— Нравится, Арик?

— Фантастика, — сказал Аристарх, глядя на большие, упругие груди с воинственно торчащими в разные стороны сосками.

Он погасил свет, сбросил одежду и торопливо забрался под одеяло.

— Ты зачем свет выключил? — спросила Шура, прижимаясь к нему. Тело ее было горячим, ждущим, жадным. — Не нравится смотреть на меня? Мужчины любят глазами, все сексологи об этом говорят.

— А женщина?

— О, это сложный вопрос. Женщины любят прежде всего себя, Арик, и того, кто удовлетворяет их потребности. Страсть к приключениям, к роскоши, к плотским удовольствиям, к самоотречению, к экзотике… Если узнаешь, к чему стремится женщина, поймешь, что тебя ждет с нею. Но узнать это невозможно, а сама она никогда не скажет.

— Поэтому и говорят о загадочной женской душе?

— Наверное, поэтому. Ох, Арик, я до сих пор не могу поверить, что это ты рядом со мной, столько думала, столько представляла себе, как это будет!..

— Не так?

— Так, Арик, так… — хрипло прошептала Шура, судорожно обнимая его. — Если это ты — все так…

Горячее, обнаженное тело красивой женщины ослепило разум, ни тоскливых мыслей, ни воспоминаний — только страсть, яростная, дикая страсть, не контролируемая нежностью и желанием доставить удовольствие любимому человеку.

Его объятия были жесткими, прикосновения грубыми, поцелуи причиняли боль женщине. И она не сдерживала себя, громко кричала, кусалась, то отбивалась, то набрасывалась на него, захлебываясь в собственной ненасытной страсти. А потом он резко повернул ее, поставил на четвереньки и навалился сзади, прорезая ее дрожащее тело. В левой ладони он соединил обе груди, словно пытался смять их в одну, пальцами правой вцепился в короткую прическу Шуры. И когда она задергалась, будто в машине, летящей вниз по ступенькам, он хрипло застонал, заскрипел зубами…

Одеяло свалилось на пол. Они лежали на белой простыне и молчали. Аристарх думал, что Шура, наверное, обиделась на него, уж больно он грубо и жестоко вел себя. Ну и пусть. Больше не будет приглашать.

Шура снова придвинулась к нему, положила голову на грудь Аристарха. Ее коротко стриженные волосы щекотали ему подбородок.

— Спасибо, Арик, — горячо прошептала она. — Это была самая настоящая фантастика. Я догадывалась, что испанские гранды — яростные и неистовые мужчины, но одно дело догадываться, а другое… У меня голова кругом идет. Сейчас я могу тебе точно сказать: я люблю тебя, Арик.

Аристарх молчал. Он думал о том, что чувствует сейчас полковник, муж Шуры. Хоть как-то догадывается, что в эти минуты в его постели лежит другой мужчина и жена признается ему в любви? Или — нет? Ответ оказался простым. А сам он чувствовал что-то, когда приближался к дому, где его Ирка уединилась в комнате с толстым, старым спонсором? Ни-че-го! А ведь Ирка могла в это время…

Ни-че-го.

— Ну что ты молчишь, мой испанский гранд?

— Думаю… О твоем муже.

— Он сегодня звонил из Барселоны. Сказал, что послезавтра прилетает. Что еще тебя интересует о моем муже?

— Не ревнует?

— Нет, ему не до этого. Он мне сразу сказал, что, если узнает об измене — убьет. А если не узнает, то ее и не было. Подозревать, следить, представлять себе всякие ужасы — это, по его мнению, слишком дорогое удовольствие для мужчины.

— А ты этим пользуешься?

— Почему бы и нет? Если это позволяет мне чувствовать себя женщиной, а не просто женой?

— Действительно, — пробормотал Аристарх, чувствуя, как в груди рождается неприязнь к Шуре.

А если его Ирка — такая же?

22

Выйдя из подъезда, Наташа на мгновение зажмурилась. Яркое весеннее солнце ослепило ее, заиграло ощутимо теплыми лучами на красивом, смуглом лице. И небо над головой было синим-синим, каким оно бывает весной в далеком Гирее.

Вот и в Москву пришла весна. Надолго ли?

В такой чудесный, первый по-настоящему весенний день она уезжала от Андрея, покидала навсегда не очень уютную, не очень теплую квартиру, которая, тем не менее, помогла ей пережить страшные дни одиночества и растерянности, оставляла в ней хорошего, доброго человека… Если думать только об этом, прекрасная погода могла показаться издевкой над ее чувствами. Но ведь уезжала она к своему Сережке, к единственному, любимому, к кому чуть ли не год стремилась всей душой. Выходит, там, на небе, одобряли ее поступок, напутствуя весенними, яркими лучами?