Мама оформила меня на домашнее обучение. Я сдавала государственные экзамены. И получала хорошие оценки. Я никогда не была у врача, и мне не делали прививок, что тогда не нарушало никаких законов, однако вызвало обеспокоенность социальных работников. Но когда мне было примерно семь лет, что-то произошло. Я точно не знаю, что именно. Но однажды к нам пришли из службы опеки и стали задавать мне вопросы отдельно от мамы, и, видимо, я сказала что-то, что им не понравилось… что-то про детей из телевизора, как опасно для них играть в лесу. Они поняли, что мы обе не выходили из дома примерно с тех пор, как я родилась.
Меня забрали – временно, всего на сорок восемь часов, но мама просто слетела с катушек. Воистину, не лучшая реакция. Я хорошо это помню, потому что до этого никогда не покидала дом. Иногда, когда я оказываюсь где-то впервые, меня охватывает то же чувство, и я вспоминаю, как замыкаюсь в себе – хочу закричать, но не хватает воздуха. Но даже тогда, даже когда у нее отняли дочь, и она не знала, где я,
Она дождалась, чтобы меня вернули, а затем сделала все возможное, чтобы я осталась. Но именно из-за той истории я понимала, что она бы не вышла из дома просто потому, что меня нет. Она не могла этого сделать. Это было невозможно.
Райан хозяйничал на кухне – налил мне сока, смотрел на меня краем глаза и усаживал обратно на стул, когда я вставала и начинала ходить туда-сюда. Я будто онемела и находилась где-то далеко, как бы над собственным телом. Не так я себе представляла свое первое свидание с Райаном.
Райан залез в буфет, съел печенье, а затем положил одно передо мной. Он взял свой телефон, и я тут же вернулась в реальность.
– Надо позвонить в полицию, – сказал он, – если ты считаешь… что что-то случилось. Надо позвонить.
– Если я позвоню в полицию, то больше не смогу здесь жить. А я ей нужна. –
Он положил телефон на столешницу, как бы уступая, не задав ни одного из тысячи вопросов, которые мог бы задать. Вместо этого Райан провел пальцами по волосам, убирая их со лба.
– Хорошо, – сказал он. – Кроме выключенной сигнализации, ты заметила еще что-нибудь необычное?
– Нет, – ответила я, и тут мои глаза округлились, а в ушах зазвенело.
Когда я уходила, все двери были заперты, но вот окно… Я вскочила из-за стола так, что стул скрипнул на плитке, и побежала в свою комнату, задевая руками стены. Я поняла, откуда шел тот холод, почему в моей комнате было холоднее, как будто что-то там произошло. Это не мамина злость. Это окно. Оно было приоткрыто, а решетка отодвинута, хотя я точно закрыла ее, когда ушла.
– О боже, – прошептала я.
Кто-то забрался в дом. Что бы ни произошло, все началось с моей комнаты, потому что я не закрыла окно.
– Что такое? – спросил Райан, стоя в дверях и упершись рукой в косяк – мое напряжение передалось ему.
Но я заметила что-то еще, опять начиналось что-то знакомое, чему я почти обрадовалась, потому что только это и была в силах понять. Волоски на руках вставали дыбом, по ногам забегали мурашки, желудок стиснуло. Поэтому Джен и написала обо мне ту статью.
Случившееся с мамой – химические ожоги на спине, похищение… Джен решила – и написала, – что именно поэтому я не переношу резкие химические запахи. Мое тело будто распознает угрозу. Могла ли мама передать мне свой страх при рождении? Некоторые страхи приходят с опытом, другие мы наследуем от родителей. Естественный отбор. Бежать ото льва. Отпрыгивать от крошечных, но ядовитых насекомых. Страхи существуют не просто так – они помогают нам выжить.
Так что же было в этой пустой комнате? В чем источник страха? Ночной воздух, запах сосны – все знакомое. Шрамы на ее спине, похититель – это изменило ее. Я помню, как мама могла несколько дней кряду смотреть новости, читать статьи, зацикливаясь на страданиях, которые люди причиняют друг другу. Она зачитывала заметки вслух и спрашивала меня: «Тебя заперли в кузове грузовика. Что будешь делать?» Или: «Ты в эпицентре стрельбы. Как будешь выбираться?» Она научила меня искать страхи. Видеть их повсюду. Это был наш самый основной инстинкт.