Опасная находка

А Марк все замечает. Он очень хорош в общении с людьми. Люди начинают сиять, когда он приближается к ним. Они его любят. И почти всегда, в тех редких случаях, когда мы с Марком делаем что-то не вместе, меня спрашивают изумленным и разочарованным тоном: «А разве Марка не будет?» Я не обижаюсь, потому что сама чувствую то же самое. Марк любую ситуацию меняет к лучшему. И он слушает вас, правда слушает. Поддерживает зрительный контакт. Не агрессивно, а так, что это подбадривает людей; его взгляд говорит: «Я здесь, и мне здесь нравится». Люди ему интересны. Марк не отводит взгляда, он находится рядом с вами.

Мы сидим высоко на дюне, оглядывая раскинувшееся перед нами пространство неба и моря. Здесь, наверху, ветер сильнее. Ветер воет у нас в ушах. Я радуюсь тому, что мы надели теплые свитера. Грубая ирландская шерсть пахнет зверем так же сильно, как и греет. Тема разговора перемещается к будущему. К нашим планам. Мы всегда в этот день строим планы. Принимаем решения, и, как мне кажется, подводим итоги половины года. Мне всегда нравилось планировать наперед, еще с детства. Я люблю это занятие. Обожаю подводить итоги. Марк до нашего с ним знакомства никогда этим не занимался, но мгновенно включился — ему подходит сама прогрессивно-футуристическая природа этого занятия.

Мои планы на полугодие ничем особенным не отличаются. Рутина: больше читать, меньше смотреть телевизор, эффективнее работать, проводить больше времени с любимыми, грамотнее питаться, меньше пить, быть счастливой. А потом Марк говорит, что хочет больше сосредоточиться на работе.

Марк занят в банковской сфере. Да, знаю, знаю, фу и гадость. Но я могу сказать лишь одно: он не мерзавец. В этом вам придется мне поверить. Он не из тех типов, которые «Итон — клуб любителей выпить — выпускник команды игроков в поло». Он хороший йоркширский парень. Ну да, его отец, конечно же, не был шахтером. Мистер Робертс, теперь уже вышедший на пенсию, был консультантом пенсионного фонда «Прюденшиал» в Ист-Райдинге.

В Сити Марк продвигался быстро, сдал положенные экзамены, стал трейдером, специализировался на золоте, его переманили, его повысили, а затем случилось то, что случилось. Финансовый крах.

У финансовой индустрии отвалилось дно. Все, кто это понимал, были в ужасе с самого первого дня. Они видели, как все это раскручивается и к чему ведет. В принципе, Марку ничто не грозило. Его работа была безопасна — по крайней мере, безопаснее, чем раньше, потому что он специализировался именно на том, в чем нуждались все после кризиса, — на суверенных долгах. Однако премии всем состригли. Что тоже было не страшно, мы не перешли на хлеб и воду, пугало только то, сколько друзей Марка потеряли работу. Что еще меня тогда пугало, так это вид взрослых людей в слезах: у них были дети в частных школах, ипотечные кредиты, которые они больше не могли себе позволить. Их жены не работали с первой беременности. Ни у кого не было запасного плана. В тот год люди приходили к нам на обед и плакали. И уходили из нашего дома, извиняясь, смело улыбаясь, обещая снова увидеться с нами, как только вернутся в родные города и поставят свою жизнь на прежние рельсы. От большинства из них мы больше не получали ни весточки. Только слышали, что кто-то вернулся в Беркшир, чтобы жить вместе с родителями, кто-то уехал работать в Австралию, кто-то развелся.

Марк сменил банк; в старом уволили всех его коллег, и в итоге ему пришлось работать за пятерых сотрудников, в связи с чем он решил попробовать себя в другом месте.

Этот новый банк мне не нравился. Он был каким-то странным. Работавшие там мужчины умудрялись выглядеть одновременно толстыми и жилистыми. Но они были не в форме и курили. Против курения я ничего особенно не имела, вот только теперь в нем чувствовался дух нервного отчаяния. И это меня тревожило. Пахло желчью и разбитыми мечтами. Коллеги Марка иногда выбирались с нами выпить и с презрительными усмешками поливали грязью своих жен и детей, не смущаясь моего присутствия. Словно, если бы не эти женщины, они сейчас отдыхали бы где-нибудь на пляже.

Марк не такой, как они. Он следит за собой. Он бегает, плавает, играет в теннис, ведет здоровый образ жизни, вот только теперь он еще и одиннадцать часов в день сидит в одной комнате с этими людьми. Я знаю, что он сильная личность, но я вижу, как это его изматывает. И теперь, в наш самый главный день, в нашу годовщину, он заявляет мне, что хочет больше сосредоточиться на работе.

А это значит, что я буду меньше с ним видеться. Он и так работает слишком много. Каждый день встает в шесть, в половине седьмого выходит из дому, обедает на работе и добирается домой, ко мне, в половине седьмого вечера, совершенно истощенный. Мы ужинаем и разговариваем, иногда смотрим фильм, а потом он выключается в десять вечера, чтобы наутро начать все сначала.