Лекция-коллоквиум по старению прошла спокойно. А вот лекция об интеллектуальных диссидентских течениях в Советском Союзе вызвала активную дискуссию. Общеуниверситетские лекции, открытые для публики, назначаются обычно на вечер, а обед в честь лектора предшествует лекции. Хотя тема была той же, что и в Стэнфордском университете в мае, теперь я несколько переставил акценты. Подготовка доклада по разрядке в сенатском комитете и вся дискуссия по поправке Джексона, безусловно, оказали влияние. Поэтому я расширил общее понятие «интеллектуальные диссиденты», включив в эту категорию не только писателей и знаменитостей, таких как Солженицын и Сахаров, но и ученых, которые отстаивали не столько политические, сколько моральные и этические принципы, часто в одиночку, не имея международного паблисити, которое могло бы обеспечить им защиту. Такие люди известны в народе как правдолюбы, праведники или добролюбы. Само понятие «диссидент» рождено в США и не отражает реальностей и возможностей идеологического однопартийного общества. В СССР государство являлось монопольным работодателем не только на заводах и фабриках, но и в университетах, академиях и институтах. Альтернатив государственной службе не существовало. Я привел в качестве примера судьбу своего обнинского друга, профессора Анатолия Анатольевича Войткевича, заведующего лабораторией нейроэндокринологии в Институте медицинской радиологии, члена-корреспондента АМН СССР и автора восьми книг. Он очень часто конфликтовал с местной администрацией в Обнинске по поводу нарушений норм выбросов в окружающую среду радиоактивных отходов из Радиохимического и Физико-энергетического институтов. Таких случаев было много, но они скрывались благодаря секретности. Партийная и городская администрация, включая и службу радиологического контроля, их игнорировала, чтобы «не портить репутацию города». Войткевич справедливо конфликтовал и с Киевской железной дорогой по поводу отсутствия безопасного подземного перехода через нее со стороны растущего города, что приводило к жертвам. В частности, погиб под скорым поездом заведующий отделом физиологии нашего института В. С. Черкасов. «Можно ли называть Войткевича диссидентом? – спрашивал я аудиторию. – Он не обращался ни в ООН, ни в конгресс США, не собирал пресс-конференций». Но местное диссидентство могло быть более опасным, чем московское. Войткевича в итоге уволили из института. Уволили и его жену, старшего научного сотрудника. Заодно упразднили и лабораторию, которую он создал. Сокращение штатов и реорганизацию нельзя, согласно закону, оспаривать в суде. В издательстве «Медицина» рассыпали набор монографии Войткевича. Конец этой истории был весьма печален: осенью 1969 года, продержавшись без работы около года, профессор Войткевич покончил жизнь самоубийством.
Аудитория была большой, вопросов задавали много. Слушатели явно ожидали проамериканскую лекцию и хотели разъяснений. Между тем стрелка часов в зале приближалась ко времени отправления последнего автобуса. В гостиницу я вернулся очень поздно. Пришлось вызвать такси.
До Нью-Йорка мы ехали больше четырех часов. Для экономии бензина скорость всех машин, даже на магистральных шоссе, была ограничена 55 милями в час. В Нью-Йорке автобус подъезжал прямо к причалу Итальянской линии. Посадка на лайнер еще не начиналась.
Открытое письмо Чуковской и Копелева
К вечеру 7 ноября, устроившись в кресле на верхней палубе, я включил негромко небольшой транзисторный радиоприемник, который брал с собой во все путешествия, и на короткой волне 19 м настроился на «Последние известия» Би-би-си. После сообщений о параде на Красной площади в Москве вдруг услышал знакомые имена: