Изряднова в 1914 году родила сына Георгия (Юрия). О судьбе первого сына Есенина, а также о других его детях расскажем позже. Сейчас лучше подумаем, почему Есенин не остался вместе с Изрядновой. В тот период он был полон всевозможных исканий: и в революции хотел участвовать (но быстро остыл), и искал опору в религии. «В настоящее время, – писал он в письме к Панфилову, – я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство» (апрель 1913).
Христос – это небесная высота, но Есенин одержим и честолюбивыми мирскими замыслами. Его мечта – пробиться в литературу, попасть в знаменитые салоны. К тому же манят соблазны городской жизни. Он живет с Анной Изрядновой и бахвалится в письме к Мане Бальзамовой, что московские барыни хотят с ним целоваться. Появляются друзья, и его засасывает вихрь новых, интересных дел. А тут скромная Аня, маленький сын, какие-то нудные повседневные заботы – скучно…
В марте 1915 года Есенин отправляется в Петроград. На поиски синей птицы удачи. Вскоре в Петрограде у него выходит первая книга стихов «Радуница». В городе на Неве Есенин встретился с Александром Блоком, читал ему свои стихи. Блок записал тогда же: «… стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык…»
Побывал Есенин и у другого мэтра Серебряного века – Федора Сологуба.
«Смазливый такой, голубоглазый, смиренный… – неодобрительно описывал Есенина Сологуб. – Потеет от почтительности, сидит на кончике стула – каждую минуту готов вскочить. Подлизывается напропалую: «Ах, Федор Кузьмич!», «Ох, Федор Куьмич!» И все это чистейшей воды притворство! Льстит, а про себя думает – ублажу старого хрена, – пристроит меня в печать. Ну, меня не проведешь – я этого рязанского теленка сразу за ушко да на солнышко. Заставил его признаться, что стихов он моих не читал и что успел до меня уже к Блоку и Мережковскому подлизаться, а насчет лучины, при которой якобы грамоте обучался, – тоже вранье. Кончил, оказывается, учительскую школу. Одним словом, прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало. Обнаружил, распушил, отшлепал по заслугам – будет помнить старого хрена!..»
И тут же, не меняя брюзгливо-неодобрительного тона, Сологуб протянул редактору журнала «Новая жизнь» Архипову тетрадку стихов Есенина.
«– Вот. Очень недурные стишки. Искра есть. Рекомендую напечатать – украсят журнал. И аванс советую выдать. Мальчишка все-таки прямо из деревни – в кармане, должно быть, пятиалтынный. А мальчишка стоящий, с волей, страстью, горячей кровью. Не чета нашим тютькам из «Аполлона» (Георгий Иванов. Петербургские зимы).
В Петрограде поползли слухи о Есенине как о поразительном «крестьянском поэте». Пианист и литератор Всеволод Пастухов вспоминает: «Он пришел в косоворотке, был белокур и чрезвычайно привлекателен. Он читал стихи каким-то нарочито деревенским говорком. Есенин в то время был очень скромным и милым и был похож на балетного «пейзана». Когда я его встретил, то у меня в ушах неизменно звучала «Камаринская» Глинки. И как-то хотелось, чтобы он пустился плясать вприсядку.
Ближайший друг и неразлучный попутчик Есенина Рюрик Ивнев, дерганый и суетливый, почти к каждому своему слову прибавляя – полувопросительно, полурастерянно – что? что? – говорил: «Сергей Есенин? Что? Что? Его стихи – волшебство. Что? Посмотрите на его волосы. Они цвета спелой ржи – что?..»
И далее в «Петербургских зимах» Георгия Иванова: «За три, три с половиной года жизни в Петрограде Есенин стал известным поэтом. Его окружили поклонницы и друзья. Многие черты, которые Сологуб первый прощупал под его «бархатной шкуркой», проступили наружу. Он стал дерзок, самоуверен, хвастлив. Но странно, шкурка осталась. Наивность, доверчивость, какая-то детская нежность уживались в Есенине рядом с озорным, близким к хулиганству, самомнением, не далеким от наглости. В этих противоречиях было какое-то особое очарование. И Есенина любили. Есенину прощали многое, что не простили бы другому. Есенина баловали, особенно в леволиберальных литературных кругах…»
Она родилась 21 июня (3 июля) 1894 года в селении Ближние Мельницы подле Одессы в семье железнодорожника, машиниста. «Мама, – вспоминала Зинаида Райх, – из обедневших дворян, огорчалась: отец появлялся дома чумазым. А он много кем и чем был: и думающим, и читающим, и из первых российских социал-демократов – сам он вышел из обрусевших немцев, рабочий интеллигент. От него повелась моя страсть к книгам, раннее чтение революционных книг, кружки, поиски своего пути, малые напасти – «репрессии» в пору ранней юности. И высылка отца. Из Одессы, где я родилась, попали в Бендеры. И счет не от себя – от людей – это отец открыл…»