Опасная профессия

Не берусь разгадывать ход их мысли, но Лацис предполагал, что они не хотели заводить уголовное дело, в котором оказались бы замешанными и приемный сын друга Ленина Вячеслава Карпинского, и номенклатурный работник международного коммунистического издания Лацис, тоже, кстати, сын известного большевика, героя войны в Испании, а также два номенклатурных члена редколлегии журнала «Молодой коммунист» Глотов с Клямкиным… Так или иначе, КГБ ограничился тем, что направил официальное письмо в отдел пропаганды ЦК КПСС, причем письмо, как говорил Лацис, даже не очень суровое, поскольку надо же было обосновать свой отказ от уголовного дела.

В отделе пропаганды тоже долго размышляли, что делать с письмом. Однажды туда зашел Борис Иванович Стукалин, в то время председатель комитета по печати, и письмо ему показали. Он сообщил об этом своему другу Зародову. Зародов рассказал Егору Яковлеву. Яковлев рассказал Лацису. А Лацис и сам знал об аресте его рукописи с того самого января: он был тогда в командировке в Москве…

Отто пришел к Зародову весной, как ему помнится, в апреле, и попросил командировку в Москву, чтобы поискать работу. Константин Иванович отделался шуточками: тебе что — здесь что ли плохо? И не пустил. Сознательно.

Они со Стукалиным рассудили, что дело может тихо заглохнуть: шла подготовка к очередному съезду партии, все были заняты, да и не хотелось вроде бы никому поднимать большой шум, брать это на себя… А если Лацис появится в Москве, кто-то может воспользоваться этим.

Однако в первых числах июля Зародову вдруг позвонили и потребовали, чтобы Лацис был выслан из Праги в 24 часа. Отто в это время отправлял уже в отпуск семью и собирался следом поехать сам. Шеф-редактор сказал московским товарищам, что лучше бы сделать все поспокойнее: Лацис и так вот-вот отправится в Москву. Согласились оттянуть немного отъезд, обойтись без шумной высылки, но назначили крайний срок. Тогда вот Зародов и решил предупредить Лациса через меня.

Как Отто рассказывал сам, оказалось, что ко времени его приезда в Москву дело уже было передано в Комитет партийного контроля — КПК. (Кстати, в КГБ до того побывали-таки и Карпинский и его «подельники», допросы вел высокий чин, в прошлом коллега Карпинского по комсомольской работе, они были хорошо знакомы.) В КПК составили хитроумный сценарий. Воспользовались тем, что, приезжая в Москву, мы прежде всего заходили в международный отдел, а в одном с ним подъезде находился и КПК. Лациса должен был встретить сотрудник, курирующий журнал, и сказать, что с ним хотят побеседовать «наши товарищи» (такая неопределенная форма часто использовалась). У Лациса должна была возникнуть мысль, что как раз — по поводу возможной работы. Они спускаются на третий этаж, где размещается КПК, заходят в комнату, и там Отто неожиданно для себя оказывается перед тремя партийными следователями. Они выкладывают на стол рукопись и спрашивают:

— Ваша?

— Нет, — отвечает, растерявшись, Лацис. Он знает, что на ней нет имени автора. Но на том ему и конец: солгал партии! Доказать, что рукопись его — нет проблемы (дома стоит машинка, на которой печатал, да и установили уже все), но зато не нужно мучиться с доказательством крамольности текста, того, что в нем есть нечто предосудительное.

Хотел издать книгу нелегально и солгал партии — этого вполне достаточно для исключения из КПСС.

Получилось иначе. Прилетев в Москву вечером, Отто тут же позвонил Карпинскому. Лен работал тогда в издательстве «Прогресс», и у него находилась совсем другая рукопись Лациса, предназначенная для издания в том же «Прогрессе». О ней Отто и спросил.

— Какая рукопись! — возразил Лен. — Меня тут полным ходом исключают из партии!

— Кто?

— КПК.

Когда Лацис пришел в международный отдел и услышал, что с ним хотят побеседовать «наши товарищи», он спросил:

— Из КПК?

— Ты знаешь? Откуда?

— Звонил вчера Карпинскому.

Но все же пошли на третий этаж. Товарищи продолжали действовать по задуманному сценарию: на столе появилась рукопись.

— Ваша?

— Моя, — ответил Лацис.

Это был шок. Теперь ведь надо доказывать, что есть нечто необычное, вредное для партии в том факте, что человек написал некий исследовательский труд… Пришлось бедным следователям повозиться, обосновывая то, что Сталина так критиковать нельзя (это после двадцатого-то съезда!), что не надо было давать рукопись Карпинскому, а прежде отослать ее на рецензию в Институт марксизма- ленинизма… Бред, в общем-то, с нынешней точки зрения.