Опасная профессия

Но их ожидал еще один шок. По запросу КПК из журнала «Проблемы мира и социализма» пришла подписанная Зародовым, кандидатом в члены ЦК КПСС, характеристика. В ней не было ни одного критического замечания в адрес «партийного отступника». Сдержанная характеристика, но не содержавшая ни единой зацепочки для КПК, оформленная по всем стандартам заграничной характеристики. Мне, подписавшему в качестве партийного секретаря множество таких документов, хорошо известны условные знаки, по которым те, кому надо, узнавали, что следовало, и без подробных описаний. И эта положительная характеристика сыграла свою роль, о ней говорилось на решающем заседании комитета.

Знаю, что в то же время в издательстве «Прогресс» мучились над характеристикой Карпинского: ну, не принято было не найти недостатков у человека, если уже известно, что он совершил какой-то проступок, не может он быть во всем остальном хорошим. Шло это от тех времен, когда коллектив непременно обвиняли в том, что вовремя не разглядел врага в своей среде. И друзья Лена придумывали по возможности безобидные критические замечания, написали нечто вроде того, что в его отделе (он был заведующим) недостаточно высокая дисциплина. Это тоже трудно многим понять сейчас?

Почти вслед за Отто в Москву поехал Егор Яковлев. Зародов передал через него подробные инструкции Лацису, как вести себя в КПК, мол, он еще не очень опытный, вот так с ними говорить ни в коем случае нельзя, а вот так можно…

Вскоре и я поехал в отпуск в Москву, отдыхал в санатории «Пушкино». Отто приезжал ко мне туда. Он проверял на мне аргументы в споре со своими партийными обвинителями, когда мы катались на лодочке по «партийному» пруду. Для тех, кто не знает, все же скажу: Карпинского исключили из КПСС, Лацис получил «строгача с занесением» и, конечно же, был отлучен от прессы.

Лацис оценил мужество Зародова. Множество раз еще до той истории и после мы убеждались в глубочайшей порядочности Константина Ивановича. И мне очень досадно, когда слышу от некоторых: а вот мне он не помог, меня не напечатал и тому подобное. Один человек, когда я попросил его быть оппонентом на защите моей докторской (не столь уж великое одолжение), отказался выступить, объяснив это только тем, что вы, мол, с Зародовым меня в Прагу так и не позвали (на работу имелось в виду) и в журнале не печатали. Получается, дескать, «игра в одни ворота», — так он сам выразился. Я извинился, что побеспокоил, и не захотел рассказать, сколько раз Зародов предлагал его кандидатуру в ЦК КПСС и как всякий раз получал отказ.

Теперь вернусь к тому моменту, когда я сам собрался вернуться в Москву и получил столь резкий от ворот поворот, к тому эпизоду, с которого начал эту книгу.

Конечно же, я с нетерпением ждал возвращения в Прагу Константина Ивановича. Ничего, как он просил, не предпринимал. Две «бедны» с вещами так и стояли не разобранными, масса увязанных книг так и лежала горой. Мы начинали потихоньку раскладывать их по полкам, но делать это как-то не хотелось, пока не стало окончательно ясно, что же все-таки произошло, и что отъезд уж точно откладывается на неопределенное время. Думалось, быть может, удастся сразу ринуться в какое-нибудь другое место в Москве, на другую работу, но это так, для ослабления стресса, потому что в душе в возможность этого веры не было — знал же порядки в родной стране.

Когда Константин Иванович вернулся, он позвал меня к себе в первые же часы по прилете. Я уселся рядом с ним за большим длинным столом для совещаний — так он любил иногда разговаривать с сотрудниками, если беседа предстояла долгая — и он сразу же спросил:

— Ты вот мне скажи откровенно, есть у тебя на стороне ребенок? Только честно, как на духу…

Ожидал чего угодно, только не этого.

— Странный, — говорю, — вопрос, Константин Иванович. Чего это вы вдруг? Какое это имеет отношение ко всем событиям?

— Нет, ты вот так прямо мне и скажи — есть или нет?

— Ну, если уж вам так нужно, отвечу: нет, не было, да и не собираюсь…

— А вот там написано, что есть! Я еще удивился. Все другое, что про тебя сказано, я знаю, а вот этого не знал.

— Вы не знали потому, что этого нет, — говорю так, а сам размышляю: что за идиотский, в сущности, вопрос, какое он имеет отношение ко всему происходящему? А Зародов поясняет:

— Там так написано: имея двоих детей, связался с женщиной, у которой от него родился ребенок. Потом он бросил и ее.

— Выходит, Константин Иванович, что я сначала первых своих двоих детей бросил вместе с женой, а потом еще одного вместе с этой женщиной, так что ли?

Он смутился, понимая уже всю несуразность обвинения, потому что прекрасно знал и мою жену и детей, и то, что никуда я их не бросал. Ну, а я, естественно, хотел уж поставить точку над i: