Читаем Опасная профессия полностью

— Да, — спохватился Зародов, — я тебе главного не сказал. От имени Черненко нам с тобой официально предали, такая вот прямо формулировка: «Ни к рекомендуемому, ни к рекомендующему претензий нет». И еще он сказал, чтобы тебя здесь по работе не ущемляли, чтобы все было, как прежде.

Я сразу на это среагировал:

— А как с выездами?

— Ничего, никаких запретов, все нормально.

— Знаете, Константин Иванович, я хочу это дело проверить. Вы уж пошлите меня в командировочку.

— Ну, поезжай, о чем речь! Подумай — куда, с чем.

— В Париж, Константин Иванович, в Париж! Давно я очень собирался там побывать, не бывал никогда и очень уж мне туда хочется, голубая мечта.

— Ну, уж сразу так и в Париж!

— Константин Иванович, не ущемляйте! — смеюсь, конечно.

Смех смехом, но действительно так я и попал в Париж. И действительно этому никто не препятствовал. Не препятствовали выездам и позже. Ездил я во многие страны, особенно за те четыре года, которые еще вынужденно пробыл в Праге — компенсация!

Прошло время, и как-то Зародов снова съездил в Москву. Это уже месяца два или три спустя. Вернулся, позвал меня и тут же сказал:

— Прав ты был, никакое не КГБ, просто письмо.

— Какое письмо, чье?

— Не сказали — чье. Начинается так: «Узнав, что такой- то идет на работу в ЦК партии, я, как коммунист, считаю своим долгом», ну и дальше про Лисичкина.

— Все подонки так начинают, — заметил я. — Но кто же все-таки написал, неужели вам, правда, не сказали? Или опять от меня скрываете?

— Да не знаю, не знаю, не сказали!

Выяснилось тут и еще одно довольно странное обстоятельство. Шел я в социологическую группу, как уже говорил, группу по исследованию общественного мнения. Предполагалось, что она будет состоять из пяти консультантов и семи референтов, плюс заведующий. До меня утвердили заведующего и одного консультанта. Я был третьим. После меня не утвердили ни одного человека! Группа так и не была создана! Это позволяло думать, что, может быть, сыграли роль разговоры, которые пошли в то время в аппарате: Черненко создает для себя какие-то новые подразделения — отдел писем, социологическую группу. Референтов своих повысил с младших до старших, проделал целый комплекс таких операций, в результате которых в аппарате стало тесновато: не в смысле кабинетов, а в том, что труднее стало дачу получить или квартиру, возникла дополнительная конкуренция. И пошел ропот. Роптали еще и потому, что, мол, усиливается Черненко, укрепляет свои позиции, куда-то дальше рвануть хочет — как в воду глядели. Может быть, то письмо попало на благодатную почву, воспользовались им, чтобы дискредитировать даже группу. Но что бы там ни случилось, какое бы тут ни было совпадение, все-таки письмо существовало, документ, как говорится, имел место.

В Праге после той истории я просидел еще четыре года.

Как я поступал на работу в Академию при ЦК КПСС

— Саша, выезжай! Место профессора для тебя на кафедре есть. Согласие ректора имеется. — Это звонил Гриша Водолазов, зав. кафедрой Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Такого звонка я ждал с нетерпением. После того, как меня 21 мая 1979 года утвердили консультантом ЦК КПСС, а 28 мая решение Секретариата по непонятным мне причинам отозвали, никто не брал меня на работу. При чем не просто не брали, а явно из-за чьей-то негативной опеки.

Звонит, например, Вадим Печенев, в то время — руководитель консультантской группы отдела пропаганды ЦК, советует:

— Позвони завтра в «Советскую Россию» Ненашеву, он предложит тебе должность редактора отдела пропаганды и, конечно, члена редколлегии.

На другой день звоню означенному главному редактору газеты и сразу же, по первым словам его, чувствую, что-либо мой приятель преувеличил готовность редакции взять меня на работу, либо за эти сутки что-то произошло.

— Понимаете ли вы, что это не «Правда»? Вам не теоретические статьи придется писать, а заниматься самой черновой работой…

Почувствовал, что меня запугивают. Ответил, что это меня не смущает. После обмена еще какими-то репликами:

— Ну что ж, будем иметь вас в виду. У нас, правда, несколько кандидатов, будем думать.

Я молчал. И после довольно продолжительного для международного разговора молчания — его новая реплика:

— Разумеется, сначала мы возьмем вас просто редактором отдела, а потом пойдет речь о том, чтобы утвердить членом редколлегии. Поработаете, покажете себя…

И стало мне окончательно ясно, что меня не хотят. Журналисты знают, что это принципиальная вещь — член или не член: другая зарплата, другие привилегии, просто совершенно разный статус. Я спросил:

— Это условие?

— Да!

— Тогда оно меня не устраивает. Простите, но когда мне было 35 лет, меня взяли в эту газету сразу членом редколлегии. Без всяких испытаний. Теперь циферки у меня поменялись местами, а вы предлагаете испытательный срок…

— Ничего не понимаю, — сказал Вадим, когда я сообщил ему об отказе.

Сразу скажу еще об одном факте, убеждавшем, что все они, подобные факты, — не случайность. Снова мне позвонил Вадим:

— Тебя ждет главный редактор «Коммуниста», предложит работу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное