Опасная работа

В распределении должностных обязанностей на «Надежде» существовала одна особенность: человек, взятый на борт в качестве первого помощника капитана, был хилым инвалидом, совершенно не способным выполнять эту функцию. Помощником кока же, напротив, был рыжебородый гигант, загорелый и мощный, с зычным громовым голосом. Едва корабль покинул гавань, маленький увечный помощник капитана занял место в кухонном отсеке, где чистил кастрюли и мыл тарелки на протяжении всего плаванья, а могучий подручный кока перебрался в высший командный состав и стал именоваться первым помощником. Дело заключалось в том, что у одного из них было квалификационное удостоверение, но возможности продолжать морскую службу уже не было, другой же не умел ни читать, ни писать, но был отличным моряком и, с всеобщего согласия, они поменялись ролями.

Первый помощник Колин Маклин, самый свирепый человек на судне.

Колин Маклин, рослый, прямой и статный, с буйной бородой, упрямо лезшей из-под матросского бушлата, был единогласно и совершенно естественно признан командиром, а такое признание стоит любого официального удостоверения и ценится куда выше. Единствен ным его [Колина] недостатком была вспыльчивость: любой пустяк мог вывести его из себя. Мне живо помнится вечер, когда я буквально из кожи вон лез, пытаясь оттащить его от стюарда, на которого он бросался с кулаками за то, что тот позволил себе покритиковать его стратегию атаки на кита, окончившейся неудачей. Оба парня были на взводе от выпитого рома, и в тесноте крохотного, семь на четыре, кубрика, где мы вечером сидели, мне стоило немалых усилий предотвратить кровопролитие. Всякий раз, когда я считал, что опасность миновала, стюард вновь начинал тянуть свое: «Нет, Колин, ты, конечно, не обижайся, но я только сказать хочу, что будь ты попроворнее…» Фразу эту он никак не мог докончить, потому что на слове «попроворнее» Колин моментально хватал его за горло, я же обхватывал талию Колина, и драка продолжалась до полного нашего изнеможения. Когда же, пыхтя и задыхаясь, мы отступали друг от друга, стюард немного очухивался, после чего силился продолжить начатое – роковую свою сентенцию, где слово «попроворнее» служило сигналом к возобновлению драки. И так вновь и вновь. Я более чем уверен, что не будь меня, помощник бы изувечил стюарда, ибо человека страшнее Маклина в гневе я не встречал.

На нашем корабле было пятьдесят человек, из которых половину составляли шотландцы, а другую – шетландцы, набранные по пути в Леруике. Шетландцы были более основательными – тихие, порядочные, услужливые – с ними было легче иметь дело, в то время как от шотландских моряков можно было ожидать чего угодно, зато они были мужественнее и с характером более твердым. Старшие чины и гарпунеры были сплошь шотландцы. Но в качестве простых матросов и, в особенности, гребцов лучше шетландцев и не придумаешь.

На борту «Надежды» только один человек не являлся ни шотландцем, ни шетландцем, и откуда он взялся, оставалось загадкой. Это был высокий, смуглый и черноглазый мужчина с иссиня-черными волосами и бородой, с редкостно красивыми чертами лица и гордо-бесшабашной походкой. Поговаривали, что родом он из южных графств, откуда бежал, преследуемый законом. Он был необщителен, неразговорчив, но входил в число лучших матросов. Судя по его наружности, характер он должен был иметь поистине сатанинский, а скрываться его заставило не иначе как совершенное им некогда убийство. Однажды он дал нам почувствовать тот огонь, что таился за его сдержанной манерой. Наш кок, здоровенный грубый детина (маленький помощник был у него только на подхвате) имел личный запасец рома, к которому и прикладывался при всяком удобном случае и без всякого стеснения. Однажды в течение трех дней кряду обед экипажу подавали самый дурной. На третий день наш молчаливый уголовник шагнул к коку, держа в руке медную кастрюлю. Не говоря ни слова, он ударил того кастрюлей по голове с такой силой, что голова кока пробила днище, а стенки кастрюли оказались у кока на шее. Ошеломленный и полупьяный кок вначале ерепенился и бормотал что-то насчет поединка, но ему дали понять, что экипаж не на его стороне, и кок, недовольно бурча, удалился, вернувшись к своим обязанностям. Больше на стряпню его никаких нареканий не было.

Убитого кита пришвартовывают к борту и срезают с него длинные полосы ворвани.