Опасная скорбь

– Вы многого не знаете из того, что происходит в этом доме, – хриплым дрожащим голосом начал он. – Спросите мистера Келларда о его отношениях с миссис Хэслетт.

– И что же это за отношения, Персиваль? – тихо спросил Монк. – Насколько я слыхал, они весьма холодно относились друг к другу.

– На людях. – Уголки рта лакея насмешливо скривились. – Она-то, допустим, его недолюбливала, а вот он всегда смотрел на нее с вожделением…

– В самом деле? – сказал Монк, приподнимая брови. – Стало быть, они оба хорошо скрывали свои чувства. Вы думаете, что мистер Келлард пытался силой заставить миссис Хэслетт вступить с ним в связь, а получив отпор, пришел в бешенство и убил ее? Но следов борьбы не обнаружено.

Персиваль мрачно поглядел на него.

– Нет, я так не думаю. Просто знаю, что он хотел этого. Пусть даже ничего и не было, но миссис Келлард все прекрасно видела, и она могла вскипеть ревностью, как это бывает с отвергнутыми женщинами. Она возненавидела сестру настолько, что вполне могла убить ее. – Персиваль видел, как глаза Монка широко раскрылись, а руки сжались в кулаки. Он знал, что наконец-то сумел потрясти и хотя бы на время озадачить этого полицейского.

Еле заметная улыбка тронула изящный рот Персиваля.

– У вас ко мне все, сэр?

– Да… У меня все, – помешкав, сказал Монк. – Во всяком случае, пока все.

– Благодарю вас, сэр. – Персиваль повернулся и, расправив плечи, вышел куда более уверенной походкой, чем прежде.

Глава 5

Безропотно, день за днем подчиняться заведенным в лечебнице порядкам Эстер больше не могла. Исход судебного разбирательства влил в нее новые силы, она уже вошла во вкус, ей хотелось добиться своего во что бы то ни стало. Жизнь вновь столкнула ее лицом к лицу с отчаянным драматическим единоборством двух враждующих сторон. Прекрасно понимая всю боль и запутанность этого противостояния, Эстер все же сделала выбор – и победила. Ужасное лицо леди Фабии Грей, когда та покидала зал суда, теперь преследовало Эстер; она знала, что ненависть быстро иссушит эту женщину. Но она помнила также просветленное лицо Лоуэла Грея и обретенную им уверенность в своих силах. Казалось, призраки, всю жизнь пугавшие Лоуэла, исчезли для него навсегда. Кроме того, Эстер надеялась, что Менарду удастся начать новую жизнь в Австралии – далеком краю, о котором она знала только то, что он совсем не похож на Англию. Собственно, ради этой надежды все они и боролись.

Эстер до сих пор не могла сказать, нравится ли ей Оливер Рэтбоун, но он, бесспорно, вызывал в ней приятное чувство уверенности. Она вновь ощутила вкус борьбы, и теперь ее аппетит лишь разгорался. Доктор Поумрой казался ей еще более невыносимым. Эстер не раз пыталась убедить его, что, прояви он больше решительности и внимания, потребуй он от персонала грамотных и самостоятельных действий – многие жизни были бы спасены. Однако хирург вел себя с оскорбительным самодовольством, а высокую смертность среди больных рассматривал как нечто само собой разумеющееся. В любом случае следовало продолжать борьбу. Проиграть бой – не страшно, но сдаться… Теперь об этом не могло быть и речи.

По крайней мере, Джона Эйрдри прооперировали вовремя, и сейчас, проходя темным сырым ноябрьским утром вдоль ряда больничных коек, Эстер еще издали увидела, что мальчик спит, но дышит прерывисто. Она направилась к нему – проверить, нет ли у него жара. Поправив одеяло, Эстер поднесла лампу к лицу мальчика. Лицо его пылало, лоб оказался горячим. Такое часто случалось после операции, но эти симптомы всегда пугали ее. Жар мог быть нормальной реакцией на хирургическое вмешательство, а мог оказаться и первым признаком инфекции, от которой спасения не было. Оставалось лишь надеяться, что организм достаточно крепок и сам преодолеет недуг.

В Крыму Эстер встречалась с французскими хирургами и знала способы лечения, применявшиеся ими в ходе Наполеоновских войн. Еще в 1640 году супруга губернатора Перу излечилась от лихорадки с помощью лекарства из древесной коры, известного вначале как «порошок графини», затем – как «порошок иезуитов». Теперь его именовали хинином. Поумрой мог бы прописать лекарство мальчику, но не сделал этого; он не любил новшеств. А на дежурство доктор Поумрой должен заступить лишь пять часов спустя.

Ребенок снова заворочался. Эстер наклонилась над ним и погладила, пытаясь успокоить. Это ей, однако, не удалось; казалось, что мальчик вот-вот начнет метаться в горячке.

Эстер приняла решение, не колеблясь. Сдаваться в этом бою она не собиралась. Со времен своей службы в Крыму женщина всегда носила с собой аптечку с лекарствами, которых, по ее мнению, в Англии достать почти невозможно. Среди них были и териак, и хинин, и гофманские капли. Эстер держала все это в небольшой кожаной сумке с надежным замком, которую она оставила вместе с капором и плащом в маленькой прихожей.