Габриел не мог больше выносить этого. Он развернул ее к себе за дрожащие плечи. Он не мог позволить ей страдать одной, не мог позволить ей выносить всю эту тяжесть одной. Едва сдерживая неугасаемую ярость на всю ее родню, которую нужно было сжигать на костре, Габриел осторожно вытер слезы Эмили и мягко прижал ее к своей груди.
— Душа моя… — прошептал он, спрятав лицо в обожаемые рыжие волосы, чувствуя, как перехватывает горло. — Моя Эмили…
— Он сказала… — всхлипывала Эмили, уткнувшись ему в грудь. — Он сказал, что никогда не поверит той, у кого дьявольские волосы. Он отрекся от меня при всех, вычеркнул из генеалогического древа и велел дворецкому заложить карету, потому что хотел, чтобы я как можно скорее покинул его дом. Они даже не позволили мне собрать собственные вещи… За меня это сделали слуги. Забрав из комнаты раненого, они ушли, оставив меня одну, сидящей на полу для того, чтобы я подумала над всем тем, что, по их мнению, совершила. Моя семья ни на секунду не допустила и мысли о том, что я пострадавшая сторона. Ни братья, ни мама не заступились за меня, а Роберт… он стоял в стороне от всех и в конце сказал, что я это даже заслужила…
— Хватит! — прорычал Габриел, вжав ее до предела в себя. Мечтая забрать себе всю ее боль без остатка. Господи, как можно было подвергнуть родную юную дочь такому унижению и боли! Как земля носила таких чудовищ, которые именовались родителями?! Он задыхался от мучительных спазмов в сердце, задыхался от гнева и непереносимого желания наказать всех виновников этого преступления. — Клянусь тебе, душа моя, что отныне никто не посмеет обидеть тебя. Я сотру в порошок любого, кто посмеет прикоснуться к тебе хоть бы пальцем! Любимая, — прошептал он, страдая от звуков ее глухих рыданий, чувствуя на своей груди теплые слезы, которые проникали ему в самое сердце и разрывали его на части. — Я утоплю каждого, кто посмеет сделать…
Он не договорил, потому что Эмили вдруг подняла голову и посмотрела на него. В этот момент не существовало никого, кроме него. Никого на свете, кроме Габриеля, который протянул ей руку помощи много лет назад, а теперь… Она умирала от нежности и благодарности к нему. Она умирала по нему. И она бы умерла без него. Встав на цыпочки, Эмили прижалась дрожащими губами к его губам. Габриел обнял ее и прижался к ней сам, даря ей самый удивительный, самый волшебный и самый бесценный в мире поцелуй.
Поразительно, все это время он знал всю правду о ней, он знал почти все и продолжал целовать ее так, что переворачивалась душа.
Габриел погладил ее по спине и приподнял голову. А потому увидел изумрудные глаза, наполненные такой безграничной нежностью, что защемило сердце.
— Спасибо… — молвила она, положив руку ему на щеку.
Габриел не мог дышать, не мог спокойно смотреть на нее. Любовь всей его жизни. Смысл всей его жизни.
— Не смей больше благодарить меня, — хрипло проговорил он, надеясь, что его голос всё же прозвучал решительно.
Она очертила пальцем его лицо и снова остановилась на его подбородке с ямочкой. А потом потянулась и поцеловала эту ямочку, сразив его в самое сердце.
— И как же мне позволено выражать свою благодарность?
— Мне не нужна твоя благодарность, — совершенно серьезно заявил он, глядя ей прямо в глаза.
— И все же, как мне дать тебе понять, что я признательна тебе за все то, что ты делаешь для меня?
Он погладил ее по щеке. Сейчас, глядя на эту искусительницу, он готов был позволить ей абсолютно всё!
— В такие минуты… Разрешаю тебя поцеловать меня и… — Он не успел договорить, потому что колдунья в его руках тут же прижалась к его губам, лишив его дыхания. Когда она чуть отстранилась от него, он добавил: — Ты можешь попытаться…
И снова она поцеловала его прежде, чем он смог закончить свою фразу. И на этот раз он позабыл обо всем на свете. Позабыл даже о ее проклятых родителях, с которыми ему еще предстояло разобраться. Сейчас он хотел сосредоточиться на Эмили, на той, кому был действительно нужен. Которая была нужна ему. До боли.
Поцелуй, задуманный как награда, перерос в такое захватывающее испытания, что Габби чуть было не потерял голову. Он мечтал о таких поцелуях, о таком огне. Эмили заставляла его пылать и сгорать без остатка. Она так тесно прижалась к нему, что он чувствовал каждый изгиб ее восхитительного тела. Чувствовал, как ее пальчики дразнят его, поглаживают плечи, спину, запутываются в волосах. Господи, он был на грани! Сделав судорожный вдох, Габби оторвался от манящих губ и, едва дыша, прижал ее голову к себе, осознавая, что не может пока позволять себе большего, потому что ей нужно время, чтобы рана затянулась.