— Не надо воображать, что у первых ардатиан были такие же неуязвимые цилиндры, какой окружает меня. Первые цилиндры делались из гибкого вещества и изнашивались за триста лет. Постепенно вещество цилиндров усовершенствовалось, пока срок его существования не дошел до тысячи пятисот лет, если не случится какой-либо глобальной катастрофы.
— Полторы тысячи лет! — воскликнул я.
— Да, не считая несчастных случаев, столько живут ардатиане. Но полторы тысячи лет для нас не больше, чем сотня для тебя. Помни, что время относительно. Двенадцать часов твоего времени — секунда для нас. Но, к сожалению, немногие ардатиане доживают до конца срока. Мы занимаемся многочисленными опасными экспериментами и экспедициями, происходит множество несчастных случаев. Тысячи храбрых путешественников погрузились в пучины прошлого и не вернулись. Скорее всего, они приземлились внутри твердых тел и были уничтожены. Но думаю, я справился с этой опасностью с моим усовершенствованным лучом.
— А какого возраста вы?
— По вашему счету времени, мне пятьсот семьдесят лет. И никаких изменений в моем теле не происходит с рождения. Если бы не износ цилиндра или какое-нибудь несчастье, я жил бы вечно. К сожалению, все попытки наших ученых справиться с этой проблемой пока неудачны. Но я верю в их окончательный успех. И тогда мы станем столь же бессмертны, как и планета, на которой живем.
Я уставился на цилиндр, на создание в цилиндре, на потолок, на стены комнаты и снова на цилиндр. Украдкой я ущипнул себя за бедро. Я не спал, в этом не могло быть сомнений.
— Есть ли у тебя еще какие вопросы? — раздался металлический голос.
— Да, — сказал, наконец, я, охваченный жутью. — Какие же радости остались у вас в жизни? У вас нет полов и вы не женитесь. Мне кажется, — я немного поколебался, — мне кажется, перспектива провести столетия в такой клетке хуже любого ада. Вот у меня, например, уже выросли дети, и я могу ходить, где пожелаю. Я могу любить…
Я замолк с остановившимся дыханием, испуганный призрачным светом, внезапно запылавшем в немигающих глазах существа.
— Бедное доисторическое млекопитающее, — раздалось в ответ.
— Как же можешь ты, на рассвете своего человеческого существования, постигнуть то, что лежит вне твоей непритязательной среды? По сравнению с вами мы — боги! У нас больше нет любви и ненависти как простейшей химической реакции. Все наши мысли, взгляды и эмоции находятся под нашим полным контролем. Не существует такой штуки, как мнение… Но я не могу продолжать. Ваш словарь слишком ограничен. Мнение — не то слово, что я хотел использовать, но я уже неоднократно говорил, что ваш язык слишком ограничен — всего лишь несколько тысяч слов. Поэтому я не могу объяснить. Ты сказал, что имеешь свободу передвижения. Бедный примитив! Ты даже не понимаешь, насколько скован, имея в своем распоряжении лишь руки и ноги. Конечно, ты увеличиваешь их возможности некоторыми машинами, но слишком уж они грубы и громоздки. Это ты живешь в клетке, а не я! Я же вырвался из стен твоей клетки, избавился от ее кандалов и стал свободным! Посмотри же, что могу я!
Он схватил расширявшуюся на конце трубку, из которой брызнул веер белых лучей, окутавших мое тело. И тут же я ощутил, что меня поднимают и тянут вперед с неимоверной скоростью. На одно мгновение я повис в воздухе возле цилиндра, в нескольких дюймах от немигающих глаз собеседника. В этот момент у меня возникло чувство, что меня изучают. Потом меня несколько раз повернули в воздухе и вернули обратно в кресло.
— Верно, что я никогда не покидаю сосуд, в который заключен, — продолжал металлический голос. — Но в моем распоряжении всегда есть лучи, которые выполнят все, что я пожелаю. В Ардатии же машины — машины, которые бесполезно и пытаться описать тебе, — дают мне возможность летать, передвигать горы, копать землю, изучать звезды, и еще много чего, о чем ты и представления не имеешь. Эти машины — механические части моего тела, продолжения моих рук и ног. Я снимаю и надеваю их, когда потребуется. С их помощью я могу изучать один континент, пока развлекаюсь на другом. С их помощью я сделал машину времени, окутывающий луч и погрузился на тридцать тысяч лет в прошлое. Позволь-ка мне проиллюстрировать…
Похожая на щупальце рука взмахнула трубкой. Пятифутовый цилиндр запылал ярким светом, завертелся и, вращаясь, растворился в пространстве. Пока я сидел, застывший, как камень, прошло секунд двадцать, — и цилиндр вновь появился с той же быстротой.
— Я только что пролетел на пять лет в твое будущее, — объявил металлический голос.
— В мое будущее! — воскликнул я. — Как это может быть, если я не дожил до него?
— Конечно, дожил.
Я в изумлении смотрел на него.
— А как бы я смог посетить прошлое, если бы ты не жил в будущем?
— Не понимаю, — слабым голосом сказал я. — Мне не кажется возможным, чтобы в то время, пока я сижу здесь, вы слетали в будущее и посмотрели, что я делаю через пять лет, в будущее, которого я еще не достиг.