Опасно для жизни

— Как ты не понимаешь, она становится опасна! Это когда мы жили в Грузии, плевать на нее было. Но теперь мы в Москве, и она рядом. Постоянно. Я ж говорю, она, как всякая психопатка, чрезвычайно чувствительна. Интуиция потрясающая. Она нас постоянно подозревает. Не знает в чем, но чувствует исходящую от нас опасность. И что с ней делать? Подсунуть Илье любовницу и развести их? Не тот случай. Он с ней не разведется, и любовница ему не нужна.

— Но послушай, она, может, и сама умрет. Все-таки онкология, тяжелая операция.

— Ты что, уже забыл про ампулу, которую она сперла? Вот она сунет ее своему ленивому студенту, а ленивые — самые способные. Одна-две недели — и все! Ты представляешь последствия? Илья доносить на нас, положим, не станет, но отношения всяческие прекратит. Значит, фирма твоя неминуемо лопнет. А Надежда, если не помрет, непременно где-нибудь что-нибудь да ляпнет. Нет, ее надо убирать немедленно! Да и Илья в качестве вдовца нас больше устроит. Горе сблизит его с нами, сделает более податливым, уступчивым. Перевезем Тамрико, поселим у него. Я уже полгода ее не видела. Так что со всех сторон выходит, что Надю придется убрать.

— Каким образом? Ты что, хирургов подкупишь, чтобы ее зарезали?

— Чушь! Хирургов ей подберет Илья, они не зарежут.

Нино помолчала.

— Идею я беру на себя, — решила она. — Собственно, я уже придумала. А ты займись каналом транспортировки из Дели. Кстати, уже двадцать три часа. Томаз должен звонить.

В этот момент как раз и запиликал радиотелефон…

В воскресенье, около полудня, в зале небольшого армянского ресторанчика, расположенного в полуподвальном помещении одного из московских переулков, было немноголюдно. Это заведение не поражало глаз внешней роскошью. Напротив, широкие деревянные столы, крепко сбитые деревянные стулья, серые, обитые рогожкой стены словно призваны были напоминать каменистую родину хозяина заведения. Этой же цели служили и несколько развешанных по стенам картин с видами Армении. Было здесь и изображение строгого, словно античное сооружение, храма Гарни, и терракотовые купола монастыря Мармашен, и выписанные на фоне темно-зеленого склона серые камни монастыря Агарцин. Лишь одно полотно выделялось неправдоподобной голубизной — изображение высокогорного озера Севан. Картины явно не принадлежали кисти какого-либо именитого художника. Скорее всего, они были намалеваны рукой некоего армянского разлива Пиросмани, который, в отличие от своего соплеменника Сарьяна, воспринимал родные края преимущественно в приглушенных тонах. Однако в сочетании со скромным убранством помещения картины создавали атмосферу, необходимую для неспешной, обстоятельной мужской беседы, где не место шумным, болтливым женщинам. Действительно, в зале сидели исключительно мужчины. Заведению, судя по всему, были чужды межнациональные распри, так как среди «лиц кавказской национальности» отмечались и русоволосые жители российских равнин.

Как раз один из них, рыжеватый мужчина лет сорока с небольшим, сидел в одиночестве под портретом католикоса всех армян Вазгена Первого. Сергей Николаевич Висницкий, а это был именно он, неспешно потягивал горячую армянскую медовуху «Эзшахелем», что в переводе означает «Я молодой». В самом деле, шиповниковый отвар, приправленный медом, корицей и гвоздикой, каплей вина и коньяка, несомненно являлся эликсиром молодости, способным вернуть мужчину к деловой жизни после многочисленных новогодних праздников.

Сергей Николаевич поглядывал на часы. Очевидно, он кого-то ожидал. Наконец в зале появился невысокий лысоватый крепыш лет под пятьдесят со следами мучительной, но безуспешной борьбы с алкоголем на отекшем лице. Мужчина отыскал глазами портрет католикоса, сидящего под ним Висницкого и уверенным шагом направился к Сергею Николаевичу.

— Добрый день, — хриплым голосом поприветствовал пришедший Висницкого, усаживаясь напротив него.

— Добрый… — ответил Сергей Николаевич.

— Извините, что припоздал, — пробки на дорогах.

— Ничего страшного, милейший Юрий Владимирович, — любезно улыбнулся Висницкий.

— Грузин сказал, вы хотели меня видеть?

— Правильно сказал. Но сначала давайте-ка поправим здоровье. Праздники дались тяжело? — участливо спросил Висницкий.

— Не то слово, — вздохнул Юрий Владимирович.

— Сейчас я верну вас к жизни. Вы когда-нибудь ели армянский хаш?

— Признаться, нет.

— Ну что вы, дорогой, считайте, что вы ничего не знаете о ликвидации мук похмелья. Это я вам говорю как специалист. Я хоть и не армянин, как вы, вероятно, догадываетесь, но безмерно уважаю это изобретение многострадального армянского народа. Это вам не алказельцер, тьфу, химия сплошная, прости меня Господи. И даже не пиво поутру, которое вы, кажется, уже выпили. Ну-ну, вы взрослый мужчина, имеете право. Я к тому, что есть путь воскрешения из мертвых куда более приятный и эффективный.