Опасное наследство

Ко мне приходит сэр Эдвард Уорнер. Когда он видит спеленатого малыша, который с довольным видом лежит рядом со мной в своей колыбельке, на лице его появляется нежная улыбка.

– Примите мои поздравления, миледи. У вас замечательный мальчик. Молю Бога, чтобы он жил долго и счастливо. Я принес малышу подарок, – говорит лейтенант чуть хриплым голосом и кладет на одеяльце серебряную погремушку, которая, вероятно, обошлась ему в немалую сумму.

– Благодарю вас за доброту, сэр Эдвард. – Я тронута до глубины души. – Какая прелесть. Игрушка ему понравится. Вы очень щедры.

Я вижу по морщинистому лицу сэра Эдварда, что ему не удается сдержать эмоций.

– Здоровый ребенок – это Божье благословение, – объявляет он. – Моя покойная жена родила трех сыновей, но все они умерли в младенчестве.

– Какое горе. Примите мое сочувствие, сэр, – отвечаю я, искренне задетая за живое. Теперь, став матерью, я с особой болью воспринимаю слова о несчастьях, случающихся с детьми. Что и говорить, мне теперь невыносимо думать о принцах.

– Я в этом году снова женился, – говорит лейтенант. – И мы с женой не теряем надежды.

– Буду молиться за вас обоих, чтобы ваши надежды сбылись.

– Спасибо, миледи. Мне больно осознавать, что по долгу службы я вынужден относиться к вам более строго, чем мне бы хотелось в этой ситуации. Но я хочу, чтобы вы знали о моем к вам расположении. Я сделаю все возможное, чтобы облегчить ваше пребывание здесь.

– Мне очень приятно это слышать, – улыбаюсь я.

– Повивальная бабка сказала, что вам нужны кормилица и качалка, – продолжает сэр Эдвард. – Миледи, я намерен испросить милостивого королевского разрешения перевести вас вместе с ребенком и прислугой в комнаты в моем доме. И еще я попрошу ее величество обеспечить вам все удобства, отвечающие вашему положению. Возможно, за них придется заплатить, но если вам что-то требуется, стоит только попросить. – Я слышала, что тюремщики и надзиратели увеличивают свое жалованье, оказывая услуги заключенным, и что в тюрьме муж может жить с женой, если у них есть на это средства.

– От души благодарю вас, мой добрый сэр Эдвард, – говорю я. – Но хотя у меня и есть кое-какие собственные деньги, я сижу здесь под замком и не знаю, как получить к ним доступ.

– Это, без сомнения, можно поручить Тайному совету, – объясняет лейтенант. – Они все устроят. Вы хотите, чтобы я обратился к ним с этой просьбой?

– Да, конечно! – восклицаю я, одержимая желанием выбраться из этой жалкой камеры: здесь не место для моего ребенка, для моего маленького принца, как я уже про себя его называю. Переселиться в дом к сэру Эдварду! Там содержится Нед. Мы будем рядом.

– Посмотрим, что скажет ее величество, – заключает мой добрый тюремщик.

– Сэр Эдвард! – окликаю я его, когда он собирается уходить. – А мой муж знает о том, что у него родился сын?

– Знает, миледи. Я сам сообщил ему эту хорошую новость, и он тут же отразил это в своей Библии, добавив молитву, в которой умоляет Господа благословить вашего ребенка и подвигнуть королеву к состраданию.

– А он обрадовался, узнав, что стал отцом?

На этот раз сэр Эдвард тщательно обдумывает ответ:

– Я уверен, что внутренне милорд почувствовал радость. Но он выглядел несколько угнетенным, видимо, потому, что не может увидеть вас и ребенка. И еще он заметил, что в делах человеческих ни в чем нельзя быть уверенным.

– Странные слова по случаю рождения сына.

– Все, конечно, определяется обстоятельствами, – мудро замечает лейтенант.

Почему Нед угнетен? Слезы сами по себе наворачиваются мне на глаза. Я лежу, размышляя об этом. Потом беру малыша и крепко прижимаю к груди; дивлюсь его мягкой, нежной коже, покрытой пушком голове, губкам, похожим на бутоны роз, и молочно-голубым глазкам. Ну неужели кто-то может желать вреда такому очаровательному беззащитному существу? Да наоборот, все королевство должно радоваться рождению такого принца! Это та благодать, которую королева Елизавета не даровала своему народу.

Но неожиданно внутри у меня все холодеет. Страшная мысль приходит мне в голову: если я хочу защитить ребенка, то должна отдавать себе отчет в том, что есть люди, которые будут смотреть на моего сына как на опасного соперника, каким бы маленьким тот ни был. Точно так же воспринимал Ричард своих племянников, хотя они были всего лишь детьми. Пусть я и не в силах поверить, что королева смогла бы вынашивать хоть одну враждебную мысль против этого крошечного существа, если бы хоть раз увидела его, не стоит забывать: мы оба – ее пленники и содержимся в Тауэре. Что, если малыша отберут у меня? Что, если я больше никогда не увижу сына и до меня будут доходить только слухи о его судьбе? Подобные примеры уже известны в истории; ужас охватывает меня, когда я думаю, что это может случиться и со мной. Меня не отпускают мысли о судьбе принцев. Мне отчаянно хочется узнать, избежали ли они смерти в Тауэре, как верила в это Катерина Плантагенет. Может быть, она жива до сих пор? Маловероятно. Ведь если в 1487 году она писала взрослым почерком, то теперь должна быть совсем древней старухой.

Меня одолевает дремота, и мне снится Катерина Плантагенет, чего не случалось вот уже много лет. Во сне я вижу темноволосую девушку в синем платье – ту самую, чей портрет висел в старом крыле Байнардс-Касла. Я знаю, что это она – дочь короля, молодая и красивая леди. Девушка словно бы опять тянется ко мне, что-то говорит, но я не могу разобрать слова. Она просит меня о чем-то, как и прежде…

Внезапно я просыпаюсь. Сон был необыкновенно реальный, такое чувство, будто бы все происходило наяву. Стоит ночь, за окном высоко в небе я вижу луну. Вокруг тишина.

И тут опять – это странное движение воздуха и далекий крик: «Помоги мне! Помоги нам!»

Я в ужасе съеживаюсь под одеялом. Я так надеялась, что раньше эти крики мне снились, но теперь я точно не сплю. Лает собака. Неужели пес тоже слышал эти голоса? И вот опять: «Помоги мне! Помоги нам!» Снова лает собака. Потом наступает тишина.

Я высовываю голову из-под одеяла, потом сажусь, опасливо оглядываюсь. Все вокруг кажется обычным. Вправду ли я слышала эти голоса? Или заботы и тревоги настолько одолели меня, что разыгралось мое воображение?

Наконец я засыпаю, а утром решаю, что это был не сон.