Опасное наследство

Никак не могу привыкнуть к тому, что мои дни больше не подчинены строгому расписанию занятий, которые были обязательны для нас в родительском жилище. Дома, даже в те годы, когда мы еще играли в куклы, облаченные в алую парчу и белый бархат, мы должны были вставать в шесть часов, завтракать, а потом являться к отцу и матери, чтобы получить родительское благословение на день. Потом, когда началось наше настоящее обучение, мы все утро занимались латынью и греческим. Бог свидетель: я старалась изо всех сил, но мои достижения в этих древних языках были далеки от успехов Джейн. Мало того, сестра по собственному желанию также брала уроки иврита.

После обеда нас обучали французскому и итальянскому, а потом мы должны были читать вслух Библию или произведения классической литературы. Я думаю, что в общей сложности прочитала Библию от корки до корки не меньше трех раз. Но и после этого мы не получали свободы – за ужином следовали уроки музыки, танцев и шитья, после чего в девять часов нас отправляли в постель. На игры и развлечения времени почти не оставалось. Даже в праздники, когда воздвигали веселое майское дерево [23] и на лужайке возле дома появлялись исполнители народных танцев, никто не освобождал нас от ежедневных занятий, и принимать участие в гулянье нам не разрешалось. А потому мне трудно проводить дни в безделье. Я не знаю, чем заполнить долгие пустые часы.

«Что я могу сделать?» – этот вопрос я постоянно задаю миледи графине, и та посвящает меня в тайны ведения домашнего хозяйства, ответственность за которое когда-нибудь – что, видит Бог, случится не скоро – ляжет на мои плечи. Свекровь находит мне книги для чтения или незаконченные гобелены, но я не слишком умелая мастерица. Я очень стараюсь, но маленькие стежки мне никак не удаются. Миледи бесконечно терпелива. Я думаю, в душе она меня жалеет, но не хочет говорить об этом, потому что предана мужу.

С Гарри дела обстоят сложнее. Трудно быть вместе, зная, что мы муж и жена, но не имея при этом возможности любить друг друга. Да, мы целуемся и обнимаемся, но лишь мимолетно, с оглядкой, потому что нас никогда не оставляют вдвоем – где-нибудь неподалеку всегда находится слуга. А по ночам дверь моей спальни запирают. Милорд граф не хочет рисковать второй раз – опасается, что его воля не будет исполнена. Было бы легче, если бы я понимала, почему нас с Гарри так упорно разделяют, но пока для меня это остается тайной за семью печатями. Иногда я все-таки набираюсь смелости и задаю этот вопрос, но всякий раз мне неизменно отвечают – с сочувствием в голосе, – что я слишком молода, чтобы это понять.

Однако Гарри в последнее время чем-то заслужил некоторое доверие со стороны отца. Когда я, отчасти в шутку, говорю, чтобы он попытался украсть ключ и пробрался ко мне ночью, он отказывается, заявляя, что это невозможно, поскольку может вызвать недовольство Нортумберленда.

– Нортумберленда? – изумленно переспрашиваю я. – Но какое отношение он имеет к нашему браку?

У Гарри несчастный вид. В саду нет никого, кто мог бы нас подслушать, только садовник, который срезает отцветшие бутоны и складывает их в каменную вазу, но Гарри все равно просит меня говорить потише.

– Наш брак устроил Нортумберленд. Как и брак твоей сестры с его сыном, – бормочет он. – Может быть, он полагает, что союз с людьми, в чьих жилах течет королевская кровь, сделает его более влиятельным.

Ага, вроде бы ясно. Однако кое-что все же вызывает у меня недоумение.

– Но в этом случае, – говорю я, – было бы логичнее немедленно консумировать наш брак.

Гарри восхищенно смотрит на меня:

– И в самом деле! Это неразрывными узами привязало бы к нему наши семьи. Господи боже, я только сейчас понял! Наверное, Нортумберленд и наши родители опасаются сделать тот последний шаг, который свяжет их навсегда!

– В этом есть смысл, – соглашаюсь я. На память сразу приходит разговор матери и отца, который я подслушала дома.

Гарри недоуменно трясет головой:

– Пусть так. Но почему они этого опасаются? Зачем тогда вообще было все затевать и соглашаться нас обвенчать?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Может, спросишь у отца?

– Он мне все равно не скажет, – печально вздыхает Гарри.

Однако тем же вечером за ужином он все-таки набирается храбрости и задает отцу этот вопрос.

– Сэр, – осторожно спрашивает он, – почему вы и милорд Нортумберленд не хотите, чтобы наши семьи были прочно связаны узами брака?

Граф поначалу, кажется, пребывает в замешательстве, но тут же берет себя в руки, кладет нож на тарелку и спокойно интересуется:

– А кто сказал тебе, что мы этого не хотим?

– Мы с Катериной пришли к этому выводу сами, сэр, – говорит Гарри. – Мы знаем, что эти браки устроил Нортумберленд и что каким-то образом – вы не хотите раскрывать нам эту тайну – они ему выгодны. Но, похоже, наряду с выгодами существуют и какие-то явные минусы.

На мгновение воцаряется молчание, а потом граф разражается громким смехом.