Опасное увлечение

И все показалось слишком дешевым и неискренним. Слава. Деньги. Любовь страны, готовой назвать ее шлюхой. Поскольку убийства любовниц оставались нераскрытыми, а несправедливость мужчин — незамеченной. Внезапно на нее, казалось, обрушились все страдания и скорби мира, и Милли подумала, что смерть — самый безболезненный выход. Мучительная боль пронзила ее до самой глубины души при мысли о Якобе и всех его потерях. Обо всем, что она скрывала ради того, чтобы его защитить.

В его нежном возрасте потерять двух матерей… Возненавидит он ее? Будет ли вспоминать ее как свою маму?

— Не надо, — прошептала Милли. — У меня ребенок.

В тот миг, когда эти слова сорвались с ее уст, она поняла, что ничего хуже она сказать не могла.

Тут леди Терстон буквально зарычала, скорее напомнив барсука, а не знатную даму:

— Как ты была самодовольна, встречая нас в фойе и представляя мужу сына, которого он считал потерянным. — Леди Терстон подходила все ближе, безумно закатывая глаза. — Я поступала, как следует каждой настоящей жене. Я закрывала глаза на его промахи, которые у него даже не хватало приличия от меня скрывать. Я знала имена всех его шлюх.

Милли отрицательно помотала головой, отступая от приближающейся леди Терстон.

— Вы ошибаетесь. Я никогда…

— Я сказала молчать! — взвизгнула Кэтрин Фенвик, бешено размахивая револьвером.

Милли сжала губы. Она видела блеск свинцовых пуль в барабане. Животный страх обуял ее, к горлу подступила тошнота.

Время. Оно подходило к концу.

— Все эти годы после рождения твоего драгоценного сына он хотел со мной развестись, — почти пропела леди Терстон, переливчато, как дитя или умалишенная. — Поставить меня, графиню, на одну доску с польской выскочкой и ее ублюдком! Сказал, что влюбился в актрису-иммигрантку. Что она родила ему сына, что он на ней женится и они уедут на ее родину! — Держа пистолет нацеленным прямо в сердце Милли, она повернулась к залу. — Можете себе представить?

Никто не ответил, но по толпе пробежал ропот. Неловкие поеживания, шепотом из-под белых перчаток задаваемые вопросы и судорожно заходившие веера. «Что происходит? Это действительно пьеса? Новый левацкий режиссерский прием с континента?»

— Оказывается, что я допустила ошибку, когда много лет назад заказала убийство не той польской актриски. Я думала, что уже избавилась от всех шлюх мужа, что забрала всех его ублюдков. — Она взвела курок реврольвера, от предвкушения победы у нее участилось дыхание. — Но сегодня вечером все исправлю. Я хотела заставить одного из них сказать, что он мой сын. Однако, в конце концов, думаю, будет даже лучше, чтобы род моего мужа пресекся. Чтобы его титул не унаследовал ублюдок.

— Вы… заказали убийство Агнес? — Милли охватила ярость, вскипела в венах и унесла страх и слезы. Гнев и ярость вернули ее к жизни. Придали сил и храбрости. Что бы с ней ни произошло, эта женщина не победит. У Агнес, ее милой подруги, были все права и мальчик, которого они обе любили больше жизни.

— У меня есть доказательства желания вашего мужа сделать Якоба своим наследником, — ледяным тоном проговорила Милли. — Оно здесь! — Она вытащила из-за корсажа письмо лорда Терстона и прочла его перед тысячей свидетелей. — Он официально узаконил Якоба. То, что сделано, уже сделано. В тот момент как ваш муж умер, мой сын стал графом.

Кэтрин Фенвик пронзительно взвизгнула, но этого никто не услышал из-за выстрела. Облачко белого дыма поднялось из ствола, и несколько женщин испуганно закричали в зале, прежде чем воцарилась страшная тишина.

Время. Самый драгоценный товар. Оно словно бы замерло. Всем почудилось, что это тянулось целую вечность, хотя произошло почти мгновенно.

У Милли перехватило дыхание, когда дверь в зале распахнулась и к сцене стремительно бросился мужчина. За ним спешили другие мужчины, какие-то капельдинеры в темных ливреях. Публика вскочила, но Милли видела только его — выше остальных и нежданно для столь мощного мужчины быстрого.

— Кристофер? — прошептала она, и весь ее гнев испарился.

Она хотела предостеречь его, броситься к нему, но словно лишилась сил. Вместо этого ее сердце предательски запрыгало от радости. С его губ срывались слова, но она их не слышала. Его глаза, его красивые голубые глаза смотрели на нее, но не в лицо.

«Посмотри на меня! — взмолилась она про себя. — Посмотри мне в глаза!»

Но нет. Вместо этого губы скривились в злой усмешке, он потянулся к пиджаку и достал револьвер. Навел его на сцену.

И нажал на курок.

Милли почувствовала боль в боку, судорогу мышц и ожог. Схватилась рукой за платье, и та была липкой. Она потрясенно выдохнула один раз, потом второй.

Кэтрин Фенвик упала на пол подле нее.

Слава богу!

— Это не моя, — прошептала Милли, глядя, как из-под липкой ладони течет пурпурный сироп. — Не кровь, не настоящая.

— Милли! Нет! — Крик Кристофера Арджента перекрыл шум в зале.

— Это не моя. — Милли покачнулась на нетвердых от страха ногах.

Ей надо сказать ему, но она похолодела, а язык перестал слушаться. Это пакеты под платьем. Они просто проколоты и все. Теплая, липкая жидкость была подкрашенным сиропом.