Опасность тьмы

– Нет. – Она посмотрела прямо на него. У нее появились небольшие морщинки в уголках глаз и еще больше – на шее. Она была на десять лет старше его, и иногда он замечал эти годы. Но это его ничуть не волновало, никогда. – Я хочу чего-нибудь увлекательного и умиротворяющего. Я пятнадцать лет прожила в состоянии стресса и постоянной гонки. Это доконает любого. Может, мне открыть галерею?

Он рассмеялся и заговорил про выставку. Как и всегда, он абсолютно ничего не мог сказать про рисунки, но с удовольствием говорил о помещении, о кураторах, о покупателях, о частных просмотрах, рамах, ценах и о том, кто еще выставляется в Лондоне. Просто слухи. Безопасная территория.

– А как Лаффертон?

Он покачал головой. Об этом он тоже предпочитал не разговаривать, а о своей работе в полиции не упоминал вообще никогда.

Они выпили еще по бокалу, а потом вышли в лондонский туман и направились в сторону Пикадилли.

– Через пару дней частные показы закончатся, и все твои рисунки будут проданы, – сказала Диана. – Я рассчитываю на приглашение.

– Конечно.

Они остановились у Фортнум и Мэйсон [9].

– Предложения? – сказал Саймон. – Ресторан? Мой отель?

– Или мой дом.

Но она заметила тень сомнения у него на лице.

– Ладно, – непринужденно сказала Диана, – я хочу есть. Я съела сэндвич с томатом сегодня в пятнадцать минут первого и только что выпила два коктейля с шампанским. Могу упасть в обморок.

Саймон со смехом взял ее под руку и повел вниз по Дьюк-стрит в Гринс.

Двадцать семь

Натали проснулась, услышала шум и натянула на голову подушку. Но звуки проникали и туда, так что в конце концов ей пришлось встать из кровати.

– Ну что теперь? Черт, Кира, сейчас два часа ночи, что с тобой?

Кира стояла перед окном. Занавески были подняты, и она смотрела на дом напротив.

– Я уже тебе говорила, хватит это делать. Давай возвращайся в кровать. С кем ты разговаривала?

Кира сжала губы, но позволила отвести себя обратно и уложить под одеяло.

– Кира, ты меня беспокоишь. Говоришь сама с собой, издаешь какие-то звуки.

Натали села на край кровати своей дочери. Ее светлые волосы спутались, и она пыталась пригладить их кончиками пальцев. Удивительно, насколько по-другому выглядят дети по ночам и насколько сильнее ты их можешь любить просто потому, что они кажутся меньше. Удивительно.

– Может, ты хочешь мне что-нибудь сказать?

Они не позволили ей пройти в комнату, когда разговаривали с Кирой. Их было двое, обе женщины. Одна – молодой доктор, как они сказали, психиатр, хотя Натали показалось, что она еще слишком юна, а другая – полицейский семейный психолог.

Это заняло больше часа. Она злилась, и ей было не по себе. В газетах и по телевизору говорили всякое. Когда пропал самый первый мальчик, повсюду висели постеры, и все обсуждали это – и она вместе со всеми, как и каждый, кто жил тогда на Бримптон-лэйн. Натали говорила с парой человек за последнюю неделю, и все они твердили одно и то же – насколько все теперь изменилось. Их дома, их улица, их соседи… вся их повседневная жизнь. Они чувствовали себя иначе и теперь никогда не будут чувствовать как прежде. Они чувствовали себя запятнанными и оскверненными, как будто им надо отмыться. Некоторые говорили, что хотят переехать. Кто-то сказал, что нужно подать петицию в местное управление, чтобы они переименовали Бримптон-лэйн, когда все закончится, но только как смена названия поможет, что изменится? Они жили здесь, она жила здесь, дом стоял здесь. Только кто теперь будет там жить? Кто захочет купить его, ходить по ее комнатам и спать там, и есть, и подстригать сад, и вытирать окна? Зная.

Было достаточно паршиво жить в доме по соседству. Паршиво каждый день проходить мимо, снова и снова. Паршиво, когда доктора и полицейские допрашивали твоего ребенка больше часа.

– Что ты им сказала? – спросила она Киру, как только они сели в автомобиль. Но Кира плотно сжала рот, просто намертво, и не произнесла ни слова. Вообще ни одного, ни разу – только после телевизора, чая и ванной, когда она заговорила про то, что хочет уехать на выходные. В фургоне.

– Где ты узнала про фургоны?

Но Кира не ответила.

– Ты рассказала им, что было у Эдди?

Ничего.

– Про то, как вы пекли пироги и все остальное?

Через какое-то время Кира кивнула.

– И они сказали, что в этом нет ничего такого, да? Печь пироги и все такое?

Ничего.

– Что еще ты им рассказала? Про то, как ты туда ходила? О чем еще они тебя спрашивали? Что они говорили?

Ничего.

– Черт, Кира, я пытаюсь понять, все ли нормально, я не хочу, чтобы они расстраивали тебя, мне нужно знать, что все прошло хорошо.

– Все прошло хорошо.

Натали сдалась.

А теперь она поглаживала тонкие светлые волосы Киры, легкие, как пушинки от одуванчиков, убирая их ей за уши. Веки Киры медленно опустились, но потом распахнулись снова.

– Ты бы мне рассказала, правда?

– О чем?

– О чем угодно. Если бы что-то случилось.

Кира нахмурилась.

– Эдди не?…

Кира тут же закрыла глаза.

Натали подождала. Ничего.

Глаза Киры оставались закрытыми.