Опасность в бриллиантах

И тогда Дафна полностью утратила разум. Невыносимое наслаждение затмило потрясение, страх и сомнения. Она поцеловала его там, где ласкала, а потом пустила в ход губы, в точности как он.

— Хоксуэлл в трауре. Он считает, что ты меня губишь, — сообщил Каслфорд, привязывая ее запястье к кроватному столбику.

Дафна подергала веревку. Не особенно туго, при желании можно освободиться.

— Как мужчина, опьяненный единственной женщиной, он испытывает странную потребность знать хотя бы одного, кто еще не стреножен, — отозвалась Дафна. — Возможно, он тоскует не столько по возможности вести себя распущенно, сколько по юности, когда он мог вести себя распущенно.

Каслфорд чмокнул ее в затылок.

— Какая ты мудрая! Уверен, что ты права. Впрочем, мы еще не древние старцы. Я думаю, что он, может быть, боится, что ему некого будет подзуживать. Ему нравится со мной ссориться. — Он перешел на другую сторону кровати и начал привязывать вторую руку, — Ты понимаешь, что это всего лишь игра? Я не хочу, чтобы ты боялась.

Дафна кивнула. Но Каслфорд видел, что она еще только начинает понимать суть игры и приноравливается к ней. Привязанная таким образом за руки и за ноги, она становилась очень уязвимой, что порочно возбуждало его.

Он заранее объяснил Дафне, что это не та игра, в которую женщине стоит играть с мужчиной, которому она не доверяет, и решил, что Ее согласие означает доверие к нему, а не просто попытку проверить, как далеко она может сегодня ночью зайти.

Он немного отошел и стянул с Дафны простыню, глядя на ее изящное тело. Когда она лежала вот так, лицом вниз, с вытянутыми руками и ногами, спина и ягодицы выглядели особенно упругими и безупречными. Она вызывала в нем благоговение и одновременно первобытное желание.

Ожидание заметно действовало на Дафну, она вздрагивала, что выдавало ее возбуждение. Оглянувшись, она спросила:

— В эту игру играют как-нибудь по-другому?

— Нет. Всегда только гак.

Она нахмурилась.

— Мне кажется, поменяться местами очень просто.

До чего бунтарская мысль!

— Хорошо, что я здесь и могу научить тебя правильно грешить.

Она снова положила голову на подушку.

— Может быть, ты играешь только так, потому что не доверяешь женщине.

— Ты слишком много думаешь. Это отвлекает тебя от того, насколько это чувственно.

— Клянусь, ничто не может отвлечь меня от этого, ваша светлость. — Она снова оглянулась, многозначительно скользнув взглядом вниз по его телу. — Смотрю, тебя тоже не отвлекло.

Не отвлекло, это верно. Каслфорд забрался на кровать и опустился рядом с Дафной на колени. Он поцеловал ее в поясницу, и ягодицы инстинктивно приподнялись. Желание обрушилось на него как шторм. Он стиснул зубы, пытаясь хоть как-то взять себя в руки, и устроился у нее между ног.

Каслфорд вошел в нее, и ощущения потрясли самую его суть. Он не мог поверить, как это на него подействовало, как ему стало хорошо. И ведь эта мысль уже не впервые посещает его, когда он с Дафной. Каслфорд вышел и снова вошел, чтобы снова ощутить то же самое.

«Дальше будет значительно лучше, чем бывало раньше», — говорили его женатые друзья.

Да, черт возьми, это так.

И это была его последняя здравая мысль. Шторм, порожденный чувственной покорностью Дафны, завладел его сознанием и телом и стер все соображения об учтивости.

Глава 24

Новая маркиза Уиттонбери оказалась спокойной маленькой хрупкой женщиной с проникновенным взглядом. На ней было белое платье, выгодно оттеняющее темные волосы и нитку жемчуга, к которой она периодически с восхищением и радостью прикасалась, будто получила ее в подарок.

Кроме того, она оказалась женщиной умной. Ее английский был несовершенен, но она участвовала в общей беседе за обедом, хотя и говорила с акцентом. Время от времени Дафна замечала, как она с трогательной теплотой смотрела на маркиза. Они определенно любили друг друга, и одного этого хватило, чтобы придать приему особое удовольствие.

Дафна не очень хорошо знала маркиза. До его отъезда на континент она видела его всего лишь раз, а потом паралич сильно изменил его. Вынужденная изоляция и затворнические привычки вызвали у него нездоровую бледность.

Но попытки ходить самостоятельно придали ему новые силы. Походка еще не была естественной, иногда казалось, что ему больно, но он сумел на своих ногах войти в дом Каслфорда — жена шла рядом — и сам перешел из гостиной в столовую.

После обеда все они отправились в театр, кроме Саммерхейза и Одрианны, те вернулись домой, чтобы Одрианна не переутомилась. Остальные разместились в ложе Каслфорда в театре «Друри-Лейн».

Пьеса оказалась не особенно интересной, поэтому неумолчный гул голосов перемещался из ложи в ложу: зрители наносили друг другу визиты. Дафна слышала разговоры и рядом, и в партере. Все обсуждали в основном «Питерлоо» и возвращение Уиттонбери.

Каслфорд подошел к ней одновременно с Джоанной, Уиттонбери сидел в первом ряду и в приглушенном свете очень походил на своего брата Себастьяна.