Опасности и правда

Как я могла полюбить человека, которого ненавидела столько лет, только за его неожиданное признание? Немыслимо простить, забыть и продолжать жить как ни в чем не бывало, к тому же чувства не меняются за одну ночь.

Что же касается Адрика… Видите ли, суровая правда такова, что он всегда принадлежал Мелани. Да, положим, он был добр ко мне и даже под конец пожалел о своем выборе, но как можно быть уверенной в человеке, который вроде бы тебя любит, а потом вдруг выбирает другую, как будто все, что было между вами, больше не имеет значения? Это называется «играть чувствами»; такие люди легко манипулируют, изменяют, причиняют боль, разрушают жизнь.

Не хочу лгать, я действительно была влюблена в него до потери пульса, но не хотела спать с ним в той же постели, лежа в которой он продолжал молча мечтать о ней. Я не хотела целоваться с ним, зная, что, быть может, он представлял, будто целует ее. И у меня не было ни малейшего желания исправлять совершенные им глупости и врачевать раны, нанесенные Мелани.

Так нечестно. Ненормально. Я не хотела такого для себя.

Если бы это было в моей власти, я в тот же миг его разлюбила бы, но так уж несправедливо устроен мир. Это было не в моей власти, и придется смириться с неумолимой истиной – Адрик хотел, чтобы я помогла ему забыть любовь всей его жизни. Когда же эта великая любовь вернулась и он понял, что так и не смог до конца ее забыть, он с легкостью перешагнул через меня. Почему с такой легкостью? Потому что я была для него не так уж и важна. Возможно, я его и привлекала, он хотел меня, возможно, между нами существовало огромное сексуальное притяжение, но не было самого главного: любви.

Любил он Мелани. А я любила его.

Я выбрала бы его тысячу раз, но не после того, как он сам выбрал другую. Именно по этой причине я полетела с Эганом. Отчасти я желала, чтобы Адрик испытал на собственной шкуре, каково это, когда тебе предпочли другого; но в то же время я хотела защититься, потому что за несколько часов рядом с ним могла бы размякнуть, а я хотела сохранить остатки достоинства.

И все же… Судьба не позволит мне расстаться с Кэшами. Никогда. Но об этом – еще впереди.

Итак, в тот день Эган улетел, я осталась одна и теперь постепенно приходила в себя.

Первый этап можно охарактеризовать как «Ну что ж, я это заслужила».

Он начался на следующий день, когда я почувствовала себя одинокой как никогда. Эган посоветовал мне ни с кем не разговаривать; я даже не могла посмотреть какое-нибудь идиотское видео на «Ютьюбе». Садоводство меня не привлекало, потому что я была слишком ленива.

Дни сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Большую часть времени я читала книги, которые нашла в доме, или сидела во дворике и размышляла.

Сначала я думала, что они скоро вернутся, но прошел месяц, и стало ясно, что жду я напрасно, и время на клятом острове тянется жестокой пыткой.

Так прошло два месяца, три, четыре, пять, шесть, семь… Я даже перестала считать их по календарю, просто наблюдая, как отрастают волосы, как смывается рыжая краска, которой покрасил меня Александр, и как волосы обретают естественный каштановый цвет.

Восемь месяцев, девять…

Я ходила в деревню, покупала продукты и вещи в местном магазинчике (вернее, мне их там давали бесплатно: видимо, об этом тоже была договоренность); ходила к врачу, лечила свои раны, принимала лекарства, читала книги из местной библиотеки, сидела на площади, вспоминала Тагус и временами тихонько плакала.

Так что если меня называли чокнутой плаксой с площади, то для этого были все основания.

Десять месяцев, одиннадцать, двенадцать…

С наступлением Рождества уныние перешло в новую фазу.

Я тосковала и всегда пребывала в дурном настроении. Накануне Рождества я отправилась в магазин. Мне предложили необходимые продукты для праздничного ужина, но я выбрала бутылку дешевого рома и напилась прямо во дворе. В эту ночь я надралась так, что меня несколько раз вырвало, после чего я отключилась. Проснувшись, я чувствовала себя как никогда скверно. Казалось, голова вот-вот лопнет, зато я получила глубокие и важные откровения.

Я поняла, что именно потеряла и чего, возможно, у меня больше никогда не будет. Я очень многое поняла с такой ошеломляющей скоростью, что пришлось даже притормозить. Как мне это удалось? Признаюсь, именно там я начала писать.