Эти два слова я произнесла с презрением и отвращением, но на Эгана это, похоже, совершенно не подействовало. Он лишь покривил губы и слегка пожал плечами. Его любимый жест: дескать, меня не волнует, что поступаю плохо, мне важно показать свою власть.
– Это твое субъективное мнение, – равнодушно заметил он. – Зато у тебя имеется выбор на любой вкус. Вот, скажем, если я тебе не нравлюсь – к твоим услугам Адрик. Разонравится Адрик – есть еще Александр. Ну, так ты ходишь или нет?
Вот же козел…
Я стиснула зубы, чтобы не наговорить кучу грубостей, пришедших на ум, и посмотрела на карты в центре стола. Только две еще лежали рубашкой вниз. Эган сделал большую ставку, показывая, что совершенно уверен в победе. Мне теперь предстояло решить, уравнять ли ставку. В обоих случаях я рисковала; даже если у меня останется немного жетонов, мне была ненавистна сама мысль о проигрыше, особенно после того, как этот идиот меня разозлил. Однако я не собиралась отвечать ему ни словами, ни взрывом ярости. Я приготовила для него кое-что получше.
Я подвинула фишки, уравнивая ставку.
– Покажи карты, Кэш, – потребовала я.
Эган легким движением бросил карты на стол. Две были очень хорошие. Если среди карт, лежащих в центре стола, нет восьмерки, он выиграет. Я точно не знала, каковы шансы, но, судя по его расслабленной позе и написанному на лице самодовольству, как у короля, восседающего на троне среди рабов, безропотно исполняющих все его приказы, можно было подумать, что восьмерка есть.
Как я уже говорила, мухлеж – ключ ко всему.
Медленным движением я показала свои карты. Эган на миг уставился на них, как будто надеялся, что они ненастоящие. Но они были настоящими, и даже если он откроет остальные карты, даже если выпадет дурацкая восьмерка, моя комбинация все равно лучше.
Я выиграла.
Я выиграла, мать твою!
Широкая победная улыбка растянула мои губы, и я добавила последний удар: хлопнула ладонью по столу, немного наклонилась вперед и преувеличенно веселым шепотом, каким он частенько говорил со мной, произнесла:
– Чтобы ты знал, Адрик не перестанет мне нравиться.
Я снова развалилась на стуле, глядя, как напряглась его безупречная челюсть. Несомненно, сказанное его явно задело, но он сумел это скрыть, моментально овладев собой, и весело рассмеялся, словно только что услышал какую-то бессмысленную глупость.
– Хочешь сделать ставку и на это? – спросил Эган весело и испытующе. Он протянул руку, чтобы собрать карты, перетасовал их и снова раздал.
– Я ставлю только на то, что готова потерять, – ответила я, все еще с торжествующим выражением на лице. – Но, зная тебя, могу сказать – если ты поймешь, что проигрываешь, то постараешься выиграть даже ценой мухлежа и ложной информации.
Губы Эгана сложились в лукавую загадочную улыбку, как у человека, с языка которого готов сорваться какой-то секрет с эффектом атомной бомбы, разрушившей Хиросиму. И через долю секунды я забеспокоилась, поняв, что Хиросима – это я, и мне придется только ждать той минуты, когда он меня уничтожит, причем я в силах даже представить масштабы бедствия.
Однако Эган ничего не сказал. Если он что и знал, то молчал, и мне осталось лишь ломать голову над его словами.
– Я ничего не выдумываю, – спокойно пояснил он. – Я лишь выдаю те сведения, которые люди хотят считать ложью. Горькая правда – так, я полагаю, это называется.
Я покачала головой.
– Когда кого-то ненавидишь, ничему не веришь, – напомнила я. – Ты как… чистая вода, из которой вся грязь оседает на дно. Но стоит ее взболтать, и все всплывает на поверхность: все злое, уродливое, откровенно мерзкое.
Он снова хихикнул, не разжимая губ, и слегка кивнул. По крайней мере, с этим он не мог поспорить, ведь и сам знал, что я права.
Остался последний раунд, и мы начали игру. Эган пару секунд смотрел на карты, затем явно расслабился, развалившись на стуле, и снова погладил пальцем губу. Были у него хорошие карты или не были, но он хотел внушить, что есть.
А вот среди моих карт не было ничего хорошего… Эти карты могли обескуражить кого угодно, но я оставалась невозмутимой. Вот черт! Если я проиграю эту партию, то проиграю игру, не получу ответ на свой вопрос, вдобавок мне придется переспать с Эганом. Нет уж, не собиралась я этого делать, да и как? Я пойду в его комнату или он в мою? И кто кого будет раздевать? Кто первым начнет целоваться? Возбудят ли меня его поцелуи?
Быть может, он глотнул чего покрепче с полчасика назад? Нет, не похоже. Если он был близок к проигрышу, то прибегал к любым способам, чтобы этому помешать.
Эган сдвинул на середину стола все свои фишки.
Ва-банк.
Что значило: он поставил все. Матерь божья, я же проиграю!
Поправочка: я вот-вот проиграю, как полная дура! Я была ошарашена, и он, возможно, это понял.
– Видишь ли, «ненавидишь» – слишком сильно сказано, – вздохнул он, ожидая моей реакции.
Я посмотрела на него с искренним недоумением.