Опасности путешествий во времени

Они говорили о чем-то – не разобрать о чем. Обсуждали извечную проблему – тоскливую, унизительную. Скорее всего, финансовую. Или у Родди неприятности? Снова чем-то недоволен? Или у мамы сложности с начальством? Или (куда вероятнее) трения с начальством возникли у папы. Вечная боль Эрика Штроля – с тех пор как его понизили до санитара, зарплата сократилась в разы. Самое же оскорбительное – чтобы сохранить эту жалкую должность, ему приходилось консультировать совсем молодых, но более успешных коллег, выполнять вместо них мелкие хирургические процедуры, например вводить и извлекать «порты» – похожие на катетеры искусственные вены – у пациентов с химиотерапией. Кроме того, папе часто случалось брать кровь и ассистировать на рентгене. Но он никогда не жаловался даже в шутку – именно поэтому меня так настораживала ситуация за столом.

И вот еще странность: куда подевалась я? Почему не завтракаю с семьей? Судя по возрасту Родди, мне лет шестнадцать. Отчего же тогда мое место пустует?

Прижимаюсь лбом к стене в комнате на третьем этаже Экради-Коттедж, Вайнскотия, штат Висконсин – Зона 9.

Прошу, умоляю: мама, папа? Вы меня видите? Это я, Адриана! Пожалуйста, взгляните на меня.

Они не смотрят. Не замечают моего присутствия.

Я присмотрелась к отцу внимательнее, и внутри все похолодело: выглядел он ужасно. Небритый, неухоженный – вылитый бродяга: седые редеющие волосы давно не чесаны, лицо избороздили морщины, уголки рта скорбно опущены. И глазки – маленькие, налитые кровью…

А мама – что стало с ней?

Всегда стройная, подтянутая, она сильно прибавила в весе. Обрюзгшие щеки лоснились. На губах играет злорадная улыбка. Обильный макияж, вульгарно подведенные брови. Смотрит мрачно, с едва скрываемым раздражением, чего раньше за ней никогда не водилось.

Мама, папа, вы меня больше не любите? Не скучаете по мне?

Это я, ваша дочь Адриана. Вы меня помните?

Резким движением, словно отец с Родди действовали ей на нервы, мама взяла с плиты кастрюлю и начала раскладывать кашу. Только тогда я заметила, что на столе всего три тарелки. Троица жадно набросилась на еду, но это была вовсе не овсянка, а розоватая, липкая, похожая на желе субстанция, колыхавшаяся в тарелках. Нечто доселе невиданное и как будто живое.

Родди покосился в мою сторону – заметил!

– Сгинула, и поделом, – произнес он с противной ухмылкой.

– Вечно она задавалась, – добавила мама.

– Скатертью дорога, – вторил отец.

Все трое разразились злобным, леденящим кровь смехом. Кухня вдруг озарилась ярким светом – как будто солнце ударило в перегородку из оргстекла. Оцепенев от страха, я поняла: это не моя семья, а совершенно посторонние люди.

Кошмарный человек, похожий на отца, – вовсе не Эрик Штроль. Кошмарная женщина, похожая на мать, – вовсе не Мэделин Штроль. А мой брат… Он тоже не был собой. Кто-то взял настоящего Родди и подменил копией. Следом закралась тревожная мысль: что, если не Родди сдал меня властям?

От запаха розоватого клейстера к горлу подкатила тошнота. В желудке начались спазмы. Стеклянная перегородка помутнела, и картинка рассыпалась, поблекла. Я снова очутилась в Экради, лоб прижат к стене, от долгого соприкосновения с деревом на коже остались вмятины.

* * *

– Мэри-Эллен! – раздался чей-то голос.

Нелепое, ненавистное имя – кто-то звал меня и тряс за плечо.

Я очнулась – перепуганная, растерянная. Где мы? Который час? Наверное, я вырубилась или потеряла сознание, и соседка обнаружила меня распростертой на полу возле кровати.

– Мэри-Эллен, что с тобой? Ты плакала. Возможно, грипп. Давай помогу тебе подняться.

Соседка (кажется, Бетси?) перетащила меня на постель, сама села рядом и стала согревать мои ледяные ладони. Говорила какие-то ласковые слова, успокаивала. Смысл фраз ускользал, но одно я знала точно: нельзя признаваться, куда меня занесло. В какие дебри завели попытки вспомнить.

К Бетси присоединилась другая соседка. Вдвоем они начали обсуждать, какое несчастье приключилось с Мэри-Эллен. Кошмар? Неприятное воспоминание?

Вторую вроде бы звали Хильда. Вот фамилия у нее была на зависть – Макинтош.

Бетси и Хильда продолжали совещаться: как им поступить с Мэри-Эллен?

Меня же заботило совсем другое: отвратительное воспоминание оказалось ложным. Микрочип мог вторгаться в память и менять ее по своему усмотрению, подсовывая мне тошнотворные образы, не имеющие ничего общего с реальностью. В наказание.

Однако червячок сомнения внутри уже поселился: а вдруг чудовища из моего видения подлинные?

Невыносимо терять память. Еще страшнее – разувериться в ней. Ведь что есть человек, как не совокупность воспоминаний? Смотри вглубь, а не на поверхность. Душа внутри. Я свято следовала этому правилу. Но что случится, если у меня отнимут воспоминания? Что будет с душой?