Опасные клятвы

А что будет потом?

Вместе со мной в машине находятся три сотрудника его службы безопасности, ни одного из охраны Николая, а Адрика нигде не видно. В машине царит абсолютная тишина, никто из них даже не смотрит на меня, пока мы едем к ангару частного самолета. Я сижу, сцепив руки на коленях, и с ужасом думаю, что же будет дальше.

Я не уверена, что выберусь отсюда живой.

Когда мы добираемся до самолета, Тео тоже нигде не видно. Нет ни ваз с цветами, разбросанных по салону, ни мягких одеял, ни шампанского, ни красавца-мужа, желающего сделать наш медовый месяц особенным. Конечно, он по-прежнему невероятно роскошен, но от рядов роскошных бежевых кожаных сидений и деревянных панелей теперь веет холодом, как в первый раз.

Охрана сопровождает меня в спальню в задней части самолета, загоняя в коробку, так что у меня даже нет шанса попытаться сесть или отклониться от пути. Дверь в комнату открывается, и один из охранников бесстрастно смотрит на меня.

— Ты останешься здесь, пока мы не приземлимся, — просто говорит он. В его голосе нет никаких эмоций, ни намека на порицание или предположение, что он так или иначе относится к этому, не одобряет ли он то, что я якобы сделала с его боссом, или даже знает ли он об этом. Он может просто выполнять приказы Тео и ни о чем таком не догадываться.

Я иду в спальню. Смысла бороться я не вижу, нет смысла пытаться отказаться. Комната достаточно уютная, с большой кроватью, подборкой книг и телевизором, но я не могу ни на чем сосредоточиться, как ни стараюсь. В голове мешанина из мыслей и страхов, каждый мускул тела напряжен, готовясь бежать от надвигающейся опасности, как будто есть куда бежать. Как будто я могу что-то сделать, кроме как дождаться вердикта мужа.

Полет длиною в семь с половиной часов кажется немыслимо долгим. Я разрываюсь между опасениями за будущее и воспоминаниями о полете в обратном направлении: тост с шампанским, Тео, притянувший меня к себе на колени, трахающий меня на виду у всех, кто мог бы пройти мимо, получающий удовольствие от того, что я знаю, как сильно он не может дождаться, чтобы снова оказаться внутри меня. А потом…

Я вздрогнула, вспомнив, как увидела Адрика в конце прохода. Почему ты не мог просто послушать? С отчаянием думаю я, снова и снова прокручивая в голове этот момент. Этого бы не случилось, если бы он остался в Чикаго, как и должен был. Зачем нужно было это делать?

Но в глубине души я знаю, что в конце концов все равно все бы закончилось. Мы бы вернулись в Чикаго, и у Адрика не хватило бы терпения ждать.

Так или иначе, я думаю, что нас бы поймали и что я была дурой, когда думала иначе.

Когда самолет приземляется, меня снова провожают к машине, и я так и не увидела Тео. Она отвозит меня обратно в особняк за городом, и я попадаю внутрь того, что технически является моим собственным домом, прямо в кабинет Тео, где наконец-то вижу его.

Я никогда не видела его таким холодным и бесстрастным, даже в тот первый вечер, когда я встретила его за ужином с братом и Лилианой. На его лице жесткие, точеные линии, которые ничуть не умаляют его красоты, но придают ему вид жестокого криминального короля, каким его считали, и ни малейшего намека на более мягкого и нежного человека, которого я узнала, нигде не видно. Он сидит за длинным, тяжелым столом из орехового дерева, в кожаном кресле, сложив руки перед собой.

— В последний раз, когда ты была в этом кабинете, — говорит Тео, его голос обманчиво низкий и тихий, — ты впервые отсосала у меня. В попытке заставить меня разрешить твоему брату отправить с нами в Ирландию свою охрану. Не трудись отрицать это, — добавляет он, как будто я вообще об этом думаю. — Я уже тогда знал, что ты так поступаешь. Я просто не знал, что ты хочешь, чтобы твой любовник поехал с нами в наш медовый месяц.

Горечь, прозвучавшая в его словах, говорит мне, что спорить бессмысленно. Его не переубедить в обратном, что бы я ни говорила, как бы ни умоляла его понять, что, хотя я и хотела, чтобы брат обеспечил мне безопасность во время поездки, я никогда не просила Адрика ехать с нами и никогда бы не стала этого делать.

— И я трахнул тебя прямо здесь. — Он постукивает по стулу, не обращая внимания на стоящих вокруг меня охранников, а может, просто не заботясь об этом. — Я хотел, чтобы твой гребаный запах стоял здесь, в моем кабинете, чтобы я мог запомнить его, моя красивая, похотливая жена, желающая член своего мужа. Ты была для меня такой мокрой, что капала на мое кресло, и мне это чертовски нравилось.

Мое сердце сжимается, когда я слышу рвущиеся наружу эмоции под этими последними словами, единственный намек на которые он дал. Мелькнула мысль о том, что он начал испытывать ко мне чувства, которые теперь уничтожены.

Существует такая тонкая грань между любовью и ненавистью.

— Теперь, — говорит он спокойно, его руки по-прежнему сложены на столе, — все по-другому.