Опасные пути

— Где же это интересное общество, которое так увлекло мою мечтательную Марию?

— Это — очень простой дом; дом вдовы Скаррон, которая живет пенсией, пожалованной ей королевой-матерью. Имя ее мужа известно всякому образованному французу.

В эту минуту у карточного стола произошло какое-то движение. Король встал; послышались крики: “Воды! Доктора!” — и присутствующие бросились в разные стороны.

Всякий, удостоившийся чести быть приглашенным к карточному столу короля, конечно, не смотрел на проигрыш или выигрыш, думая только об отличии участвовать в игре короля. Самой высшей честью считалось дозволение играть против короля. Тогда он сам метал и отмечал проигрыши. Кто проигрывал королю, — считал себя польщенным, но высшей степенью отличия считалось, если король возвращал проигравшему его ставку.

Король уже два раза приглашал Лавальер играть против него. Королева-мать задыхалась от гнева, не удостаивая фаворитки ни единым взглядом, но видя, что взоры придворных обращены на нее, королеву, с обидным состраданием к ее бессилию. Лавальер играла счастливо, но, наконец, проиграла и дрожащей рукой отсчитала королю свой проигрыш. Король с грациозным жестом возвратил ей деньги и, перегнувшись через стол, громко сказал:

— Прошу Вас, дорогая герцогиня, быть любезной и принять эту сумму от Вашего противника.

Это было уж слишком! Руки Анны Австрийской судорожно смяли карты; она хотела что-то сказать, но страшная боль пронзила ее грудь.

— Воздуху! Воздуху! — закричала она, — я задыхаюсь!

— Что с Вами, уважаемая матушка? — воскликнул король.

— Помогите, господа! Скорее, иначе ее величеству грозит опасность!

Через несколько минут королеве стало легче. Четверо слуг подняли ее вместе с креслом и вынесли из зала.

Лавальер исчезла.

— Это все из-за того, что король отличил при ней Лавальер, — прошептала маркиза Бренвилье на ухо Атенаисе. — Герцогиня может гордиться ненавистью королевы; силой этой ненависти она может измерить любовь к ней Людовика.

— Да, — с легким вздохом прошептала Атенаиса, — он любил и любит ее горячо; он будет любить ее вечно.

— Кто знает! — возразила маркиза, — если бы Лавальер была так хороша, как ты, — дело другое; но разве ты не видишь? Ее прелести уже вянут. Бедняжке скоро придется разочароваться. Если бы существо, подобное, например, тебе, захотело подарить короля своей любовью, — с Лавальер было бы покончено.

— Мария, ты страшно непоследовательна в своих взглядах: несколько минут назад ты говорила о счастье иметь возможность держаться подальше от этих опасных путей.

— Да, для меня. Моя жизнь кончена, — строго ответила маркиза, — мои радости отлетели; но ты, моя прелестная Атенаиса! Тише! Молчи! Твой муж слушает нас. Если раньше я говорила совсем другое, то потому, что он слушал наш разговор. Помнишь ли ты наши беседы в замке Мортемар? Помнишь мои пророчества? Сегодня ты впервые вступила на опасную почву; не гляди же ни направо, ни налево; смотри лишь на цель, представляющуюся впереди.

Ее шепот перешел в какое-то шипение; она поминутно оглядывалась, крепко держа маркизу за руку.

— Ну, Мария, — воскликнул подошедший Бренвилье, — я полагаю, нам пора и домой. Я так устал после похода. Вашу руку, моя прекрасная супруга! Завтра, милейший маркиз, — обратился он к Монтеспан, — мне предстоит удовольствие представить моей жене того, кто спас мне жизнь. Прощайте! До скорого свидания!

Уходя, Мария бросила на Атенаису долгий, выразительный взгляд.

— Странная пара! — сказал Монтеспан.

— Да, они оба — странные люди, — согласилась Атенаиса, — но Мария в самом деле очень любит меня.

— У меня такое чувство, точно это — любовь гремучей змеи. Впрочем ты у меня такая умница, такая добрая; чего тебе бояться со стороны маркизы?

— Не правда ли? — со смехом подтвердила Атенаиса, — ведь не задушит же она меня своими кольцами!

Но тут она слегка вздрогнула: ей вспомнилась книга, вспомнился убитый священник; она боязливо схватилась за руку мужа и пошла вместе с ним по широкой лестнице, к вестибюлю. Вскоре оба они сели в свою карету. На углу улицы Сэнт-Оноре им встретился кортеж: черная карета, запряженная четверкой лошадей, ехала шагом, направляясь к воротам; два лакея ехали верхами впереди, два — позади; у дверец экипажа тоже ехали люди с факелами.

— Это — королева-мать, — сказал Монтеспан. — Плохой у нее был сегодня вечер! Ее сын и не подозревал ее страданий!

— Он любит Лавальер! — коротко ответила Атенаиса.

Анна Австрийская уехала в Венсенн. Ей было так нехорошо, что ее поспешили перевезти в Лувр, но она скоро опять оправилась и покинула дворец.

Впоследствии она вернулась туда только затем, чтобы там умереть.

IX Яды

Вернемся на несколько часов назад. Читатель, вероятно, помнит, что граф Лозен, исполнив свои обязанности при пробуждении короля, пошел через луврский сад и разводной мост, а затем вошел в лавку цирюльника Лавьенна.

Эта лавка находилась у Нового моста, или, точнее, на площади Дофина. Новый мост (Pont-Neuf) был в те времена еще более людным местом, чем теперь.