Опасные пути

— Маркиза де Кевр. Она уже давно — мой враг, — ответила маркиза. — Но мы отомстим ей, если она станет нам поперек дороги. Мы сумеем сделать безвредным ее ядовитый язык, и это противоядие будет состоять в том, что мы предадим гласности ее связи с герцогом де Со. О, раз в жизни уже у меня было в руках орудие мести, были в руках невидимые, но верные стрелы!

— Какое орудие? — пытливо спросил Камилл Териа.

— Не теперь, Камилл! Мы поговорим об этом в другой раз. Ведь ты — знаток в этом деле и потому вместе со мной пожалеешь о потере, понесенной наукой. Проводи меня!

Териа проводил маркизу по двору через узкий проход, в конце которого обитая железом дверь вела на площадь Дофина. Еще поцелуй, еще горячее объятие, затем маркиза выскользнула на площадь и быстрыми шагами направилась в улицу Гарлэ.

Териа запер дверь и опять поднялся в свою лабораторию.

После только что произошедшей сцены с маркизой посетители парфюмерной лавки сидели пораженные, безмолвные и неподвижные, как каменные изваяния. Внезапное чудесное появление маркизы, ее твердая речь, разоблачение позорных свиданий маркизы де Кевр, видимое смущение и молчание обвиняемой, — все это так подействовало на присутствующих, что они долго не могли прийти в себя. Первым овладел собой граф Лозен, разразившийся громким смехом. Маркиза де Кевр бросила на всех яростные взгляды, а на нее смотрели со злорадством. Все это безнравственное общество собралось здесь только для того, чтобы услышать какой-нибудь двусмысленный анекдот или скандальную новость, — и это желание было удовлетворено. Присутствующим было решительно все равно, кто именно был посрамлен, — только бы нашлась тема для пересудов. Но все случившееся казалось им особенно забавным потому, что маркиза де Кевр сама упала в ту яму, которую она рыла другой; это было очень пикантно и не совсем обыденно.

Лозен встал и, заперев дверь магазина, серьезно сказал:

— Господа, о том, что случилось здесь сегодня, не следует звонить во все колокола. Подумайте о том, что речь идет о чести храбрых дворян и о репутации благородных дам. Если Вы, мой милый Ламот, или Вы, Бертильяк, вздумаете вечерком развлекать общество пикатным рассказом о том, что здесь случилось, то это может иметь неприятные и непредвиденные последствия. Не забывайте, что замешанные в дело кавалеры носят шпагу.

— Шпагу! — вспылил Бертильяк, — но и у меня есть шпага, граф де Лозен! Я к услугам каждого, кто пожелает потребовать у меня отчета.

— Потише, потише; я нисколько не сомневаюсь в Вашей храбрости, но не думайте, что всякое дело может быть решено мечом. Я — тоже солдат и не раз доказывал свою храбрость. Но вспомните о короле, господа! Он произнесет свой строгий, решительный приговор, — и придется ночью в туман и непогоду бежать из Парижа и поступать на службу в чужой стране, если не захочешь познакомиться с палачом. Все это, надо признаться, не особенно приятно!

— Но, — возразил Ламотт, — так или иначе, сказанного не воротишь. Кто может поручиться, что Лавьенн будет держать язык за зубами.

— Я, — сказал Лозен, — Лавьенн — олицетворенная скрытность. Я считаю возможность поручиться за всех присутствующих, что они ни одним словом не обмолвятся о случившемся. Тогда уж будет не наша вина, если дело будет предано огласке.

Все мужчины поспешили уверить графа в своем умении держать язык за зубами. Дамы надулись. Ламот отвел в сторону Лозена и прошептал:

— Черт возьми, граф, заметили Вы тех двух черных молодцов у лестницы? Они решительно все слышали, а ведь они не принадлежат к нашему обществу. Что, если они разболтают всю историю?

— Вы правы, — сказал де Лозен. — Я их вовсе не заметил. Это верно — клиенты Лавьенна, и их не выбросишь за дверь. Кто бы это мог быть?

— Спросим их!

— Предоставьте это мне. Может быть, с ними не трудно будет сговориться, хотя у них чертовски злобный вид, особенно у одного из них.

— Надо бы спросить Лавьенна.

Но граф Лозен уже направился к незнакомцам.

Это были люди уже зрелого возраста, одетые так, как одевались ученые того времени. Они сидели за прилавком, делая какие-то заметки на своих табличках. Перед ними лежало несколько маленьких пакетиков с лекарствами и травами и стояли флаконы с эссенциями. Незнакомцы по-видимому закупали товар.

— Господа, — начал Лозен, и все присутствующие обернулись к тем, с кем он заговорил. — Вы были свидетелями происшествия, которое мы все охотно предали бы забвению. Все мы, здесь присутствующие, хорошо знаем друг друга и можем быть уверены, что никто из нас не проболтается об этом деликатном случае. Вас, господа, мы совершенно не знаем, но считаем честными людьми и просим вас дать нам слово молчать о случившемся.

Оба незнакомца продолжали делать свои заметки, не удостаивая графа ни малейшим вниманием. Они, казалось, что-то высчитывали.

Это явное невнимание взбесило Лозена. Он нагнулся над прилавком и прокричал, делая ударение на каждом слове:

— Господа, разве вы не слышали, что я вам сказал?

Один из мужчин с равнодушной улыбкой взглянул на него из-за своей таблички и спросил:

— Разве Вы что-нибудь сказали, милостивый государь?