Опасные пути

— Я приказал бы подвергнуть его лекарства точному анализу, — добавил Валло.

— Я без колебаний отправил бы в тюрьму этого опасного человека, — сказал Сэн-Лорен.

— А каково Ваше мнение, граф Лозен? — спросил король. — Вы уже имели дело с этим доктором и можете судить о нем лучше других.

— Ваше величество! Что касается меня, — спокойно проговорил граф, — то я вовсе не вижу необходимости принимать какие-либо крайние меры по отношению к человеку, имеющему несомненные научные заслуги. Я подождал бы, чтобы посмотреть, какое лечение он предпримет. Если итальянец поможет, то, наградив его несколькими тысячами дукатов, можно попросту переправить его через границу, в противном же случае — дорога от Лувра до Бастилии недолга.

— Вы правы, граф, — решил король, — подождем. Королю Франции не подобает заключать человека в тюрьму на основании каких-то слухов. Обождем.

В это время из покоев королевы вышел маркиз дю Руль.

— Сейчас мы узнаем, как чувствует себя королева после переезда из Валь де Грас, — сказал король. — Что скажете, дю Руль?

— Ваше величество, — ответил маркиз, — ее величество вдовствующая королева хотя и устала, но чувствует себя хорошо и ждет Вашего посещения. Новый доктор находится в ее покоях.

Присутствующие обменялись многозначительными взглядами.

— Итальянец не теряет времени, — воскликнул король. — Вы же хотели познакомиться с этим человеком, прежде чем он начнет свое лечение. Прошу господ врачей сопровождать меня в комнату больной.

Король вышел, за ним двинулись Сеген, Валло и Аллио, а Лозен, Сэн-Лорен и дю Руль остались в приемной.

— Вам пришлось познакомиться с этим врачом благодаря его удивительным опытам, граф, — сказал Лозену Сэн-Лорен, — меня удивляет, что Вы защищаете его.

— Я знаю, что он оказывает помощь, — возразил Лозен, — офицеры вспомогательной армии не могут нахвалиться им. Мне много рассказывал об этом итальянце маркиз де Бренвилье, который вылечился от ран бальзамом, изготовляемым этим врачом.

— Разве маркиз был ранен? Простите мое любопытство, но я только со вчерашнего дня в Париже.

— Да, он был довольно опасно ранен, — ответил Лозен, — и едва избежал смерти; его спас молодой драгунский поручик, Годэн де Сэн-Круа.

При звуке этого имени Сэн-Лорен вздрогнул и его рука судорожно смяла кружева пышного жабо.

— Этот спаситель маркиза еще в Париже? — нерешительно спросил он.

— О, да! — засмеялся граф Лозен, — этот молодой герой, которого маркиз ввел в свой дом, усердно ухаживает за его красавицей-женой. Маркиза открыто показывается с ним.

— А маркиз де Бренвилье?

— Терпеливо переносит это. Зато маркиза смотрит сквозь пальцы на выходки своего супруга.

— А что известно об этом… как его… да, Сэн-Круа? Кто он, каково его прошлое? — напряженно спросил Сэн-Лорен.

— Ничего! Это — совершенно неизвестный, легкомысленный искатель приключений; он очень храбр и всюду принят. Его прошлое покрыто мраком неизвестности. Во всех кругах интересуются этим молодым человеком, но его окружает какая-то тайна.

В то время как происходил этот разговор, король вошел в комнату своей больной матери. Врачи остановились у дверей, завешенных тяжелыми занавесями. В глубине комнаты стояла низкая кровать, к которой подкатили кресло больной. При входе в комнату король увидел там трех женщин и двух мужчин. Женщины стояли у кресла королевы.

Первая из них, в монашеском одеянии, была Берта де Матревиль; она считалась ближайшей подругой королевы Анны Австрийской и сама привела к больной Экзили, чтобы поскорей приступить к новому лечению.

Вторая из женщин была пожилая испанка, Жуана Молипа — камеристка королевы со времени рождения Людовика XIV она была горячо предана ей и не изменила своих чувств даже тогда, когда Анна предпочла ей другую камеристку, француженку.

Третья женщина была высокого роста, жгучая брюнетка, с прекрасными волосами, чудными зубами, но некрасивым лицом, которое было обезображено отсутствием одного глаза. Ее звали де Бовэ. Это была прежняя приближенная вдовствующей королевы. Во время болезни Анны Австрийской де Бовэ была снова призвана в Лувр, хотя была отпущена с большой немилостью. Говорили, что эта немилость королевы к Бовэ была вызвана некоторыми некорректными поступками последней. Всеобщий голос утверждал, что одноглазая Бовэ десять лет тому назад первая просветила короля в делах любви.

Мужчины, находившиеся в комнате больной, были старый камердинер и Маттео Экзили, новый врач.

Король тихо подошел к матери и опустился на табурет, стоявший у ее кресла. Анна Австрийская с грустной улыбкой посмотрела на сына, взявшего ее за руку.

— Сегодня Вас начнет лечить новый врач, — начал король, — питаете ли Вы доверие к нему?

— Мои боли с каждым днем усиливаются, — ответила королева. — Я вижу человека, обещающего мне облегчение, и приветствую его.

С этими словами Анна устало опустила свою голову на подушки.

Король подошел к итальянцу и внимательно посмотрел на него. Экзили спокойно выдержал этот взгляд короля, не потупясь. Подобная смелость очевидно не понравилась Людовику, и он холодно проговорил:

— Вы, кажется, очень уверены в себе, сударь?