Опасные соседи

Люси смеется. Она прощается и говорит, что приедет в воскресенье, в час дня. Положив трубку, она бежит в туалет, чтобы выблевать содержимое желудка в унитаз.

23

Летом 1990 года, когда мне только исполнилось тринадцать, как-то раз днем я наткнулся на лестничной площадке на мать. Она укладывала в шкаф стопки чистого постельного белья. Когда-то раз в неделю к нам приезжал маленький фургон с золотыми буквами на боку и отвозил белье в стирку, а через несколько дней возвращал его нам в безупречно ровных стопках, перевязанных лентами, или на деревянных вешалках под пластиковыми чехлами.

— Что случилось с услугами прачечной? — спросил я.

— Какой прачечной? — удивилась мать.

Теперь у нее длинные волосы. Она не стриглась уже два года, с тех пор как эти люди переехали в наш дом. Берди носила длинные волосы, Салли тоже. Раньше у мамы была короткая стрижка. Теперь ее волосы были ниже лопаток и расчесаны на прямой пробор. Меня мучил вопрос: пытается ли она быть похожей на других женщин, точно так же, как я пытался быть похожим на Фина?

— Разве ты забыла? Того старика, что приезжал в белом фургоне, чтобы забрать наше белье в стирку? Он был такой крошечный, что ты все время переживала, что он не сможет донести белье до фургона?

Взгляд моей матери медленно скользнул влево, словно она вспоминала сон.

— Ты прав. Я совершенно забыла о нем, — сказала она.

— Почему он больше не приезжает?

Мама потерла характерным жестом кончики пальцев, и я с тревогой посмотрел на нее. Я знал, что означает этот жест. Я давно это подозревал, но сегодня я впервые получил подтверждение моим подозрениям. Мы были бедны.

— Но куда делись все папины деньги?

— Тсс.

— Ничего не понимаю.

— Тсс! — снова шикнула она. И, осторожно потянув меня за руку, привела в свою спальню, где усадила на кровать. Сжав мою руку в своей, она пристально смотрела на меня. Мне же бросилось в глаза, что она не накрашена. Интересно, задумался я, и когда она перестала пользоваться косметикой? За это время столько всего изменилось, причем так медленно и незаметно, что порой бывало трудно уловить момент, когда собственно начались эти изменения.

— Ты должен пообещать, — сказала она, — что никому об этом не скажешь. Ни твоей сестре. Ни другим детям. Ни взрослым. Никому-никому, договорились?

Я кивнул.

— И я говорю это тебе только потому, что доверяю тебе. Потому что ты человек разумный. Так что не подведи меня, договорились?

Я кивнул еще энергичней.

— Деньги у отца закончились давным-давно.

Я ахнул.

— Что, сразу все?

— Можно сказать, что да.

— И на что мы живем?

— Папа продавал акции и ценные бумаги. Еще есть пара сберегательных счетов. Если мы сможем жить на тридцать фунтов в неделю, у нас все будет хорошо, по крайней мере, еще пару лет.

— На тридцать фунтов в неделю? — мои глаза полезли на лоб. Когда-то мама тратила тридцать фунтов в неделю на одни только свежие цветы. — Но это невозможно!

— Возможно. Дэвид сел с нами и все посчитал.

— Дэвид? Но что Дэвид знает о деньгах? У него даже нет своего дома!

— Тсс. — Она прижала палец к губам и с опаской посмотрела на дверь спальни. — Ты должен доверять нам, Генри. Мы взрослые люди, и ты должен нам доверять. Берди зарабатывает деньги уроками скрипки. Дэвид получает деньги за свои занятия фитнесом. Джастин зарабатывает кучу денег своими травами.

— Да, но ведь они нам ничего не дают?

— Неправда. Каждый вносит свою долю. И мы живем за счет этой общей копилки.

И тогда до меня дошло. Предельно ясно и четко.

— То есть теперь это коммуна? — с ужасом спросил я.

Моя мать рассмеялась, как будто я ляпнул какую-то глупость.

— Нет! — сказала она. — Конечно же, нет!

— Почему отец не может просто продать дом? — спросил я. — Мы могли бы жить в небольшой квартире. Там нам было бы даже уютно. И тогда у нас была бы куча денег.

— Но дело не только в деньгах, ты ведь это знаешь, не так ли?

— Тогда в чем? — спросил я. — В чем дело?

Она еле слышно вздохнула и подушечками больших пальцев погладила мою руку.

— Думаю… все дело во мне. В том, как я воспринимаю себя, в том, что мне так долго было грустно, и что все это… — она обвела глазами огромную спальню с пышными занавесками и сверкающей люстрой, — не делает меня счастливой. Скорее угнетает. А потом появился Дэвид, и он показал мне другой способ жить, менее эгоистичный. У нас слишком много всего, Генри. Ты понимаешь? Слишком, слишком много всего, а когда у человека слишком много, это тянет его вниз. И теперь, когда денег практически не стало, самое время измениться, подумать о том, что мы едим и чем пользуемся, что тратим и чем наполняем наши дни. Мы должны дарить миру, а не постоянно что-то брать у него. Ты знаешь, Дэвид… — она произнесла его имя, и ее голос прозвенел как ложка, которой ударили по бокалу. — Он почти все свои деньги отдает на благотворительность. И теперь, по его совету, мы делаем то же самое. Дарить нуждающимся людям — это хорошо для души. Жизнь, которой мы жили раньше, была расточительной. Неправильной. Ты понимаешь? Но теперь, когда Дэвид здесь, чтобы вести нас по правильному пути, мы можем начать восстанавливать баланс.