Опасные связи. Зима красоты

Какой-то человек, распластавшись по стене, размеренно бился в нее лбом; какая-то девушка, присев на кромку тротуара, сдирала зубами с пальцев длиннющие накладные посеребренные ногти. Свою пышную тюлевую юбочку она запихала между мокрыми от пота коленями; плечи ее тоже лоснились испариной, и волосы, распрямленные помадой, вновь мелко завивались под диадемой с фальшивыми рубинами. Она не улыбалась, не плакала; она вперилась взглядом в черное небо над деревьями, словно оттуда вот-вот должен был явиться Сатана.

Керия по-прежнему шагала навстречу людскому потоку. Время от времени она встречала пьяные взгляды танцующих, на миг погружалась в тот вихрь безумия, что уносил, увлекал за собою вошедшие в транс тела. Она подумала: не люблю карнавал, когда он кончается. Это похоже на испуганное бегство, на исход…Старуха, уроженка Антильских островов, что стирала белье у их матери, говаривала, видя их с братом танцующими, как здесь, на этом безумном шабаше: «К чему, дети мои, к чему?! Даже Смерть — и та боится небытия!..»

Мимо со смехом и с испуганными вскриками пробежала молодая, совершенно голая негритянка; за нею гнались двое мужчин в пропотевших, прилипших к телу рубашках и брюках. Керия подставила ногу, один из мужчин упал, увлекая за собой и второго. Когда они поднялись, негритянка уже скрылась в толпе. Мужчины со зловещей ухмылкой двинулись к Керии. Она усмехнулась, откинула волосы со лба, показала пустой глаз. Музыка неистовствовала вокруг них, застывших наподобие механических кукол. Миг — и напряжение спало; мужчины расслабились, отвели взгляд и, опасливо обойдя Керию, зашагали дальше нарочито церемонной походкой. Они деланно улыбались; один из них, скрестив пальцы, пробормотал: «Стало быть, верно говорили, будто сюда, на карнавал, явилась ведьма!»

Найдет ли она Барни в такой толчее? Впрочем, это не имело никакого значения. Утром в аэропорту самолеты возьмут курс на Хьюстон, как будто ничего не случилось, да и что, собственно говоря, случилось? Карнавал окончится, и все эти изнуренные танцем тела почти с облегчением вернутся к повседневной жизни. Уборщики повыметут с улиц груды серпантина, конфетти, лент, блесток, потерянных сандалий, грязных тюлевых оборок, а может, и недвижные тела людей, что проснутся лишь в больнице — если вообще проснутся.

Керия покинула улицы, где толпа, еще не рассасываясь, однако заметно сбавляла темп. Теперь танец все чаще сбивался со своего чеканного ритма, хоровод смахивал на утомленное стадо, в воздухе носились запахи пива, человеческого пота… сладковатый запах смерти, заждавшейся своей добычи. Но, несмотря на это, Керия ощущала голод — здоровый голод, который насытила бы, например, краюха хлеба с сыром, с капелькой оливкового масла. Старый дед Сильветты (Господи, как давно это было!) вечно подкармливал ее таким манером; ужинали у них поздно, а разных изысков, вроде тартинок с вареньем на полдник, он не признавал.

На пляже было полно народу; одни спали, другие беседовали — тихими, сорванными голосами людей, перенесших тяжелый кошмар. Влюбленные парочки обнимались медленно и лениво, как уставшие пловцы; песок под их телами, казалось, обретал собственную жизнь, его скрипучий шепот заглушал шелест волн. Каждый глядел на соседей с завистливым любопытством, словно искал на чужом лице отблеск счастья, — но нет, счастья не было. Одна лишь усталость, бесконечная усталость. Что ж, спите спокойно!

Керия подошла к морю, ступила в воду по колено, не боясь замочить платье. Огни погасли, и небо с его грузными раскаленными облаками казалось пустым. Она чувствовала блаженное успокоение. На старом выцветшем холсте Изабель с двумя детьми, ухватившимися за ее юбки, обращала смеющееся лицо к неясному силуэту, от которого осталась различимой лишь рука. Пальцы теребили прядь волос, отделившуюся от прически, словно пытались пристроить ее обратно на место. Пустой глаз без повязки скрывала тень; зато ясно были видны чувственные губы, жадно раздутые ноздри, длинная шея, гордо посаженная на широких плечах. Картина — отнюдь не шедевр, и все-таки, глядя на нее, хотелось узнать, кто же эти люди и отчего они так счастливы.

У подножия мачты с флажками и фонариками Керия вдруг заметила Барни. Он сидел, прислонясь к ней спиной, обхватив колени руками, и глядел в небо с тем веселым спокойствием, в котором она больше всего нуждалась сейчас. Керия улыбнулась. Он один, и он весел. Это хорошо. Мне нужно, чтобы меня любили, но не слишком сильно; нужно, чтобы он был рядом, но не всегда.

Боже праведный, вот сейчас жизнь схватит и унесет ее! Для чего же она родилась на свет? Теперь она знала: для того, чтобы жить; о, как необъятно широко это понятие! И рядом с ним оно не сузится ни на йоту.