Опасные тропы

Не успела война окончиться, как Галаган поспешил перейти «на гражданку» — его влекло к себе искусство. Однако оказалось, что без талантов, одним «нахрапом», тут многого не добьешься, и тогда Яшка Галаган срочно переквалифицировался в специалиста… по организации и проведению массовок. Со стороны может показаться странной такая «профессия», но Яшку это обстоятельство ничуть не смущало, он создал целую теорию «правильного, рационального и в высшей степени культурного проведения советских массовых мероприятий», с его легкой руки возникла целая иерархическая лестница такого рода «работников», и от рядового специалиста по «советским массовкам» до Яшки Галагана расстояние было примерно такое же, как от сельского католического пастора до римского папы. И, конечно же, он был уже не Яшка, а Яков Борисович. Высокого роста, спортивного телосложения, с гладко выбритым, холеным лицом, с вихляющей «элегантной» походкой, одетый всегда с иголочки и по последней моде, держался он с непостижимым апломбом и имел — бог знает как и кем — созданную ему репутацию этакого «профессора от массовок». Он по-прежнему любил поболтать, но теперь это уже никому не казалось недостатком, поскольку все понимали, что хорошо подвешенный язык — его «орудие производства». Однако применительно к новым условиям изменилась и тема его разговора. Респектабельный Яков Борисович, в отличие от Яшки, не плакался, а проникновенным тоном повествовал о различных боевых эпизодах, в которых он якобы лично участвовал, и без конца говорил о своих «научных» идеях.

Он отлично понимал, что его «профессия» просто так — фу-фу, а тратить время на получение настоящей — не захотел, как-никак ему было уже сорок, а это обстоятельство обязывало дорожить каждым днем. Главное — хорошо, с блеском и шиком жить. Галаган без устали шатался по подходящим учреждениям, искал друзей и простаков, устанавливал связи и в служебных кабинетах, и за бутылкой коньяка в ресторанах. О, он умел развернуться! Состоял в штатах сразу нескольких организаций, «работал» по трудовым соглашениям и без оных, с оплатой из рук в руки. Он усвоил приторно-вежливый тон и необходимую, по его мнению, политическую терминологию — и то и другое для маскировки.

Что же руководило всей его деятельностью, что стимулировало его жизненную активность? Неистребимая жажда денег, стремление урвать их где только можно, и по возможности побольше, — этим он и занимался с утра до поздней ночи. Но странное дело, в семье об этом и понятия не имели, жена каждые две недели с нескрываемой досадой пересчитывала очередную получку.

Яков Борисович зарабатывал много, но дорогостоящих вещей не покупал, ни автомобилем, ни дачей не обзавелся. Вино почти не пил. И все же деньги текли у него между пальцев, как вода, что понуждало его целыми днями «крутиться» все по новым учреждениям, встречаться все с новыми людьми, заключать все новые соглашения и просто сделки. И лишь очень немногие сумели заглянуть в подлинное нутро этого всегда отлично одетого «парня-рубахи», тароватого на похвалы, посулы, улыбки. Только, может быть, два-три человека были осведомлены о принципах, которыми всю жизнь руководствовался Галаган. Этих принципов было два и определялись они одной его страстью — к женщинам. Это были «версаль» и «бекицер».

«Версаль» означал напускную вежливость, лицемерие, тщательно маскируемую демагогию. «Версаль» — этап подготовительный к основному. Основной — «бекицер». Скорее, не теряй ни минуты, бросайся на жертву!

Однако Яков Борисович упустил из виду, что точно такими же «принципами» могут руководствоваться и другие и что пресловутые «версаль» и «бекицер» могут быть применены и к нему самому. А именно это и случилось.

С очередной юной красавицей он познакомился у одного из приятелей. Стол ломился от бутылок, разговаривали о загранице — все было, как любил выражаться Галаган, «комильфо». Его новая знакомая оказалась женой почтенного, но, к сожалению, старого годами генерала. Яков Борисович, не теряя времени, принялся за дело. Он ворковал самым обворожительным тембром, усердно подливал ей вина, клялся в бескорыстной дружбе, однако, к его удивлению, не подвинулся ни на шаг, — женщина весь вечер с подчеркнутым уважением говорила о муже. Яков Борисович морщился, но все же что-то в ней было такое, что зацепило его за душу и неудержимо влекло. Он просто потерял голову.