Опасные земли

Серьезно огорчал факт кислого информационного обеспечения – нужные книги продавались только на счастливом Западе, а библиотеки, даже могучая Публичка, то и дело вертели кукиш. Пришлось долго носить коньяк, чтобы припасть к мудрости профильных собраний, например, эрмитажной библиотеки, куда простым смертным ход заказан. Юный интернет в те годы помогал плохо и мало, исключительно по юной своей нескладности.

На Петухова он работал недолго.

Точнее, на одного Петухова.

Вскоре появились нужные связи, клиенты в лице дилеров и даже настоящих коллекционеров. Хоть заниматься приходилось всем подряд (от картин до самоваров), свой первый удачный опыт с индийскими саблями Ровный вспоминал с нежностью, навсегда прикипев к теме сердцем.

Потом, когда появились деньги, он аккуратно попытался перейти в высшую лигу – возить «старье» самостоятельно, что удалось вполне.

Сержант Петухов не обижался на такую неразборчивость однополчанина, справедливо полагая, что жить всем надо.

А Кирилл лет так через несколько сделался известен в тонком слое антикваров. Экспертом он слыл осведомленным, а барыгой не жадным. Великих миллионов заработать не удалось, но на спокойную жизнь хватало.

Он даже подумывал вновь перебраться в исторический центр, но вдруг обнаружил, что на загаженных берегах Суздальского озера ему вполне комфортно. Так и пророс антиквар Ровный на крайнем севере культурной нашей столицы.

К сорока годам он превратился в настоящего аборигена, подъезд величал парадным, бордюр – поребриком, палатку – ларьком и даже выучился рафинированному питерскому акценту.

Ровный оглядывался на жизнь и не мог взять в толк, как так вышло, что страна, которой полагалось окончательно развалиться при рождении, все еще живет и даже, если верить новостям, ведет какую-то внешнюю политику. Молодежь отказывалась читать, издательства выли от обвала книжного рынка, но он никого не осуждал, вспоминая клинописную табличку времен Хаммурапи, которая гласила: «Настают последние времена, младшие не почитают старших, кругом царит разврат и падение нравов, и всякий дурак норовит написать книгу».

Себе же он казался застрявшим меж двух времен, то есть при словах «негр преклонных годов» мог вспомнить не только Моргана Фримана, но и Маяковского.

Шумно грохнул юбилей, оросив пейзаж водкой, русский космос поглотил без следа марсианскую ракету «Фобос-грунт», возвестив всему миру, что космос больше не русский, антиквар же высадился у знакомого дилера – юное дарование сулило дело «на миллион долларов» – ну это как водится.

– Нет, Миша, я тебе не помогу, – сообщил он, обозрев богатства, попиравшие паркет квартиры возле метро имени Чернышевского.

За окном зверствовал бог Ярило с удивительным для питерского июня энтузиазмом, а из-за барной стойки пахло котлетой – там колдовала жена юного дарования.

Какая, в сущности, глупость – устраивать студийное жилье, особенно в историческом помещении! Оно конечно, профессор Преображенский завещал принимать пищу в столовой, а не на кухне. Но разве это повод превращать в кухню всю квартиру? Как ни поверни, а доминантой будет функциональная составляющая самого низкого уровня.

Например, кухня.

А сломай перегородку с сортиром – и все помещение превратится в сральник.

Так или примерно так (теперь уже не выяснить в точности) подумал Ровный и вновь обратил взор на разложенную прямо поверх паркета арматуру. Тяжкий вздох и взгляд в модные очки.

– Нет, Миша, тут я тебе точно не помощник, – последние слова он выделил достаточно убедительным смысловым курсивом, надеясь на понимание.

Впрочем, напрасно.

– Но почему? – спросил Миша настойчиво.

– Потому что. Ты лучше меня знаешь, чем я занимаюсь. Вот если бы ты нарыл коллекцию… скажем, эсэсовских кортиков, тогда другое дело.

– Гадость какая! – воскликнуло дарование.

– Да, мне тоже не нравится. Все эти вороны, как из Вар-хаммера, алюминиевые заклепки – в общем, дрянь.

– Ну так! В чем же дело! Это же шестнадцатый век – красота! Рапиры, романтика!

С кухонного фланга вклинилась жена с мудрым предложением:

– Мужчины! Как вы задолбали с вашими железяками! Вы есть будете?

Ровный плавно и согласительно взмахнул рукой, мол, всенепременно, и обратился к Мише:

– Дело в том, что это рапиры. Кстати, семнадцатого века самая ранняя, я думаю, годов тридцатых. Но это к слову. Они старые, красивые и очень дорогие, понимаешь?

– Так разве плохо?

– Плохо! – отрезал Ровный. – Ты мне предлагаешь выкупить на двоих два десятка отвратительно дорогих убивалок, которые никому не нужны. Мы их замумукаемся продавать – гарантирую. То есть денег я вложу много, а отбиваться они будут года два. И сколько ты наваришь с каждой? Копейки, потому что закупка очень дорогая. Неоправданно.

– Слушай, Ровный, – продолжал упорствовать Миша, – сейчас не девяностые, сейчас люди хотят эксклюзива! Вот он, эксклюзив!

Кирилл слез с высоченного стула-жердочки, ухватил одну рапиру и подал ее хозяину.