Опасный дневник

— Очень просто, — с готовностью ответил Мордвинов. — Надо командовать: «Свистать всех наверх, поворот через фордевинд!» Только и всего. Так на каждом корабле. Когда же весь флот бейдевинд — сиречь против ветра — идет и адмирал похочет, чтобы шел фордевинд, тогда поднимает синий флаг на кормовом флагштоке своего корабля и един раз выстрелит из пушки.

— А ночью как же? — спросил великий князь.

— В ночное время бейдевинд командует адмирал так: два фонаря зажигает на кормовом флагштоке и един раз выстрелит.

— Морские битвы несравненно более ужасны, чем сухопутные, — сказал Порошин. — На сухопутном фронте командующий может избрать безопаснейшее для себя место, откуда ему руководить боем, на море же деваться ему некуда, со всеми вместе. А ежели корабль разбит, ретироваться ему на дно…

— Надобно, чтобы ваш командующий, — возразил Мордвинов, — не торопился тонуть, а сам бы неприятельский корабль топил.

— Что ж за беда, — сказал великий князь, — хоть и на дно ретироваться. Ведь в смерти-то больше страху, чем вреда, особливо для человека добродетельного. Такому на том свете еще лучше будет, нежели здесь.

Уроки отца Платона, по-видимому, не проходили бесследно для мальчика, и Порошин заметил это не без огорчения: он предпочитал земную жизнь и мало надеялся на загробный мир.

Великий князь ходил вокруг своего корабля, слушая рассказы Мордвинова, и Порошин отошел к небольшому кружку, собравшемуся около Захара Григорьевича Чернышева. Он только что сообщил, что в будущем, 1765 году, под Петербургом, в Красном селе, назначены большие маневры, в которых участвует и кирасирский полк великого князя, а увидав Порошина, напомнил, что его воспитаннику понадобится мундир, для лошади конский убор. Дальше он говорил о том, с какою точностью король прусский Фридрих Второй отправлял военную службу, как следил за каждой солдатской пуговицей, за чистотой выполнения ружейных приемов.

— Впрочем, — добавил он, — вслед за королем все немецкие принцы таковы. Вступая в службу, должности свои исполняют с таким старанием, как будто они частные лица, а не владетельные особы. Служат усердно, даже с подобострастием. Это немецкий характер. У нас такого подчинения никогда не добиться.

Захар Григорьевич говорил с насмешкою, и Порошин про себя поблагодарил его за верный тон — обычно немецкие примеры приводились великому князю для подражания.

«А в самом деле, — подумал Порошин, — что, если великому князю вложат желание подражать в службе таким принцам? Забывать нельзя, что княжества у них маленькие, потому и намерения их заключены в тесных пределах. Это не государи, а частные люди, только великой пышностью окруженные. Пышность разжигает славолюбие, а славолюбие легче всего удовлетворить на Марсовом поле. Своего порядочного войска у принцев нет, разве несколько солдат, потому и служат они в других государствах, ища случая отличиться. Не в сражениях, однако, но в маршировке и в пудрении париков».

— Русским государям в офицерских мелкостях нужды нет, — сказал граф Петр Александрович Румянцев. — У них на руках величайшая в свете Российская империя, она требует от своих правителей величайшего остроумия, глубокомыслия, и по этим путям достигают они истинной славы.

— Совершенно так, ваше сиятельство, — поддержал графа Порошин. — Государю для благополучия сограждан его надобно с малолетства упоминать про военное дело. Но притом в мысли его влагать такие сведения, которые составляют великого полководца, а не только исправного капитана или прапорщика. В безделки пускаться опасно! Лености нашей то всегда бывает угодно, а тщеславие не преминет стараться прикрыть все видом пользы и необходимости. Удобнее в безделках упражняться, чем в делах великих. Они и совсем не склонного к ним человека притянуть к себе могут. А будущего государя надобно приучать к делам генеральным, государския великости достойным, и к мелочам отнюдь вкусу не давать.

3

Обед в этот день был парадный, на половине государыни. В зале за большим столом сидели приглашенные. Императрица кушала на троне. Павла посадили на помосте, рядом с матерью. За стулом у него стоял Никита Иванович. Он раскладывал и резал кушанья и делал ему замечания, о чем Порошин, сидевший в самом конце залы, догадывался по движению панинских губ.

Блюда брали от поваров и носили к трону кавалергарды, а от них принимал гофмаршал князь Николай Михайлович Голицын. Он едва успевал поворачиваться, потому что перемен было много. Тосты сопровождались артиллерийскими залпами. И Порошин вспомнил, что о порядке салютов он впервые услышал от Павла.

— Я знаю, — рассказывал мальчик, — кому сколько пушек палить будет. Когда здоровье государыни-императрицы пьют, надо стрелять из ста одной пушки, за мое здоровье — из пятидесяти одной, за здоровье верных подданных — из тридцати одной…

Так, вероятно, и стреляли с верков Петропавловской крепости. Во всяком случае, было громко.