Опасный дневник

Если парадный обед или прием у императрицы тянулись, по мнению Павла, слишком долго, он проявлял видимые признаки нетерпения, ерзал на своем стуле, принимался потихоньку плакать. Никита Иванович очень сердился и строго выговаривал великому князю за неуменье вести себя в присутствии государыни, но тот ничего не мог с собой поделать.

— Как же мне быть? — спросил он однажды Порошина, после того, как выслушал нотацию от Никиты Ивановича. — Я не могу сдержаться.

— Иного способа я, милостивый государь, не знаю, — ответил Порошин, — как только тот, что если придет вам на публике такая скука, то дайте волю вашему рассуждению. Представьте себе, что для вас четверть часа или половина никакого значения не имеют, что вы за это время не заболеете. Помните, что все на вас смотрят и, приметя ваше нетерпение и малодушие, назовут ребенком. Скажут, что его высочеству уже одиннадцатый год, а ведет он себя как пятилетний мальчик. Знать, что вперед надежды на него не много.

— Разве можно судить об отдаленном времени? — спросил Павел. — Я вырасту и все исправлю в своем поведении.

— Зачем же откладывать? — возразил Порошин. — Исправляйте сейчас. Сверх того, милостивый государь, вы уже из опыта знаете, что если проявите нетерпение, то ужинать будете позже и почивать пойдете с опозданием. Все на вас рассердятся и покажут свое неудовольствие. Итак, вместо мнимого себе выигрыша вы по всем статьям проиграете.

Павел обнял Порошина и расцеловал его.

— Спасибо, братец, — сказал он, — что научил меня. Теперь эти наставления я при первом случае приведу в действо и употреблю в свою пользу.

Обещание это великий князь не выполнил.

4

Вечером, часу в седьмом, Павел в сопровождении Порошина снова пошел на половину государыни. Панин после парадного обеда поехал навестить брата, Петра Ивановича.

Екатерина за карточным столом играла в пикет. Ее партнерами были английский посол Букингэм, Григорий Орлов и Михаил Ларионович Воронцов. Павел подошел к матери, и она погладила его по голове.

Разговор гостей касался турецкого посольства и турецких обычаев. Капитан Семеновского полка Энгельгардт, прикомандированный к свите посла, рассказал, что турки пять раз в день моются и пять раз молятся богу. Тот, кто хоть одну молитву прогуляет, почитается в тот день за нечистого и от прочих в сообщество не принимается. Кушанье у них варится одно и для высших и для нижних чинов — сорочинское пшено с крошеным мясом. Турки дивятся тому, что русские много читают и пишут. По их мнению, людям незачем так утруждать душу: ведь они подвержены в жизни тысячам случайностей, легко могут покинуть этот свет, к чему же тратить дорогое время на книги?!

Государыня приняла участие в общих толках. Она сказала, что Мегмет-эффенди известный дипломат, дважды был послом при персидском дворе и уже вторично приезжает в Россию.

— По турецкому войску, — прибавила Екатерина, — числится он генералом от кавалерии. А лет ему изрядно за восемьдесят.

Императрица любила показывать свою осведомленность, да и на самом деле ею обладала.

— То-то настоящий генерал от кавалерии, — сказал Павел. — Всюду поспеет за гусарами!

Никто не обратил внимания на его слова, и мальчик, потолкавшись у карточных столов, побрел в залу.

Музыканты на хорах уже настраивали скрипки, было жарко от сотен восковых свечей, горевших на стенах и под потолком, и Павел с неохотой подумал, что сейчас ему придется танцевать: по заведенному порядку балы во дворце вот уже третий год открывал он со статс-дамой Марией Андреевной Румянцевой, матерью генерала Петра Александровича. Императрица, не очень ему доверявшая, к льстивой старухе благоволила. Павел знал: Мария Андреевна непременно вспомнит, что доводилось ей танцевать с отцом его, с дедом и с прадедом, а придворные, услышав эти слова, начнут деланно удивляться, какой она молодец и как славно танцует ее маленький кавалер.

Звуки польского раздались, и Павел ощутил на своем плече старушечью руку.

— Пойдемте, ваше высочество, — прошипела Мария Андреевна сквозь растянутые фальшивой улыбкой губы.

Мальчика охватил сладкий запах французской пудры, осыпавшей полные плечи статс-дамы, он зажмурился, схватил ее руку и, присев на левое колено, шагнул в такт музыке правой ногой.

Когда польский танец окончился, великого князя окружили фрейлины государыни, молоденькие, хорошенькие, нарядные: сестры Чоглоковы — Вера и Лиза, двоюродные племянницы покойной императрицы Елизаветы, графиня Анна Шереметева, дочка первого богача российской империи, сестры Ведель — Анна и Мария. Девушки прибежали к своему голубчику Пунюшке и, не решаясь потормошить наследника престола, — они знали службу и соблюдали пристойность в обращении, — хороводом ходили вокруг него, смеясь и болтая.

А мальчик стоял, задрав носик, важный и, как ему казалось, внушительный, привычно выслушивая комплименты и принимая изъявления преданности: ведь он был сыном императрицы и будущим императором, а они — его верными подданными.