Опасный танец втроем

— Ну, вот и добрались, — сказала она, глядя Глебу прямо в глаза и едва не касаясь его носа своим. Потом осторожно выскользнула из-под его руки и встала. Скинула с него ботинки, скомандовала: — Разваливайся поудобнее! — а сама принялась торопливо хлопотать, потому что время уже поджимало. Прежде всего выбежала снова на улицу и вылила на кровавое пятно, оставшееся после Глеба на тротуаре, пару ведер воды, размыв его почти дочиста. Вернувшись, включила свет, чайник и электрообогреватель, охапкой достала из шкафа чистое белье, поставила на середину стола «аптечную коробку». С тех пор, как Лизок поступила в свой медицинский, она с каждым приездом сюда привозила с собой что-то из медикаментов. «Куда»?! — трагически вопрошала Маша, глядя на то, как со временем коробка превращается в средних размеров вагон. «Пригодится!» — каждый раз отвечала Лизок. И вот действительно ведь пригодилось! Вымыв руки, Маша вытряхнула коробку на стол. Еще и саму бы Лизку сюда! Но чего нет, того нет. Придется самой. Заварив крепкий чай, Маша подстелила Глебу под спину сложенные простыни, сняла с него свитер. Повязку из разорванной рубашки она разрезала, и тут же по плечу снова зазмеилась красная струйка.

— Блин, да что же это такое?! — в отчаянии воскликнула Маша. — Хоть пальцем затыкай!

— Не паникуй, — по бледному лицу и едва слышному голосу Глеба можно было подумать, что в нем самом не осталось уже ни кровинки. — Перекись у тебя есть?

— Да чего тут только нет? — Маша очень быстро нашла сразу три бутылки, выбрала ту, что посвежее. Уже без подсказки вскрыла перевязочный пакет. Щедро намочила ватно-марлевые подушки перекисью, торопливо метнулась к Глебу, зажала ими рану с обеих сторон. Та буквально взорвалась под Машиными пальцами фонтаном горячей буровато-белой пены. Маша хотела сразу поменять пакеты, но Глеб не дал:

— Маш, смысла нет. Оставь эти. Давай, сверху еще по одному, сухому, и затягивай.

— Опять «затягивай»! Да у тебя уже и так рука вся синяя! Нет, багровая!

— Она и будет такой, — «успокоил» ее Глеб. — Это не из-за повязки. Просто внутренняя гематома, из-за разрыва сосудов.

— О господи! — Маше и самой стало дурно. Она присела на край дивана, обмахиваясь еще не вскрытым пакетом. Потом все-таки собралась с силами, повернулась к Глебу и принялась его бинтовать, все-таки подсунув под нижние тампоны еще и гемостатическую губку — знала от Лизоньки, что помогает. Он, как мог, помогал ей здоровой рукой. Четко так, со знанием дела, что навело Машу на мысль: — Вакантов, а что, с тобой уже такое бывало?

— Со мной много чего бывало. Вот только ни один деспот еще не заставлял меня ездить с огнестрельной раной по бездорожью на мотоцикле. — Глеб вымученно улыбнулся ей, самыми краешками своих бледных губ, и вдруг сообщил: — Машка, а ведь ты уже трижды меня спасла.

— А не дважды? Позвонила тебе утром — это раз. Заставила доехать досюда — два.

— Раз — это когда ты позвонила мне впервые, после своей рабочей смены. Я тогда собирался еще разок наведаться в Закатовку, забрать кое-какие остатки вещей. Но после твоего предупреждения решил этого не делать. И, как потом выяснилось, решил не зря.

— Вот ведь! — Маша домотала бинт, закрепила его край. Повязка сразу стала влажной и розовой, но зловещий красный ручеек из-под нее, к счастью, пока не бежал. — Три раза! И за все три от тебя ни единого слова благодарности, одни сплошные матюги. Это как вообще?

— Не преувеличивай, не было матюгов. А если бы и были, то не за спасение, а за то, что суешься в самое пекло, не думая о последствиях. Как у тебя, кстати… с этим Никифором?

— Негусто. Но о делах после поговорим. — Маша поднялась, разлила чай по чашкам. Глебу сделала покрепче, насыпала сахару. Открыла пачку галет, банку паштета, наделала бутербродов. — Сейчас подушек принесу, сделаем тебе повыше, чтобы нормально поел. Тебе теперь необходимо силы восстанавливать.

— Только подушек не надо. У меня и без них-то кружится голова, так что лучше ее не поднимать. Справлюсь как-нибудь. А про Никифора… я не о делах тебя спрашиваю.

— А если не о делах, то все по-прежнему, — Маша поставила чашки и блюдо с бутербродами на поднос, примостила его перед Глебом, рядом присела сама. Не рассказывать же ему о том, что каждую ночь происходило в ее итальянской постели! Легче от этого не станет никому из них двоих.