Опасный водоворот

— Много, Аннушка! Очень много…

— Ну что ж, назовите их. Может быть, под вашим влиянием я тоже стану коммунисткой. Возможно, вам удастся переубедить и меня, — все с той же усмешкой говорила Анна.

— Вы действительно думаете, что я коммунист?

— Да.

— Очень жаль, но вы ошибаетесь. Хотя, если такое будет продолжаться, я, возможно, и стану коммунистом.

— Вы говорили, что можете долго рассказывать о вещах, которые охладили ваш пыл? Так почему же вы замолчали? — настойчиво требовала девушка.

— Хорошо. У нас в доме живет одна еврейка, еще молодая, лет тридцати. Муж у нее руководящий работник в Национальном банке. Сама она экономист на каком-то крупном предприятии. У них ребенок, очень милый мальчуган. Вдвоем с мужем они зарабатывали что-то около четырех тысяч форинтов. Двадцать пятого октября возвращаюсь я домой и слышу: идет собрание жильцов и выступает на нем эта самая дамочка. Ну, знаете, такой антисоветчины мне еще слышать не приходилось! Я просто оцепенел от удивления — ведь эта женщина сама состоит в партии! На следующий день я случайно столкнулся с ораторшей, и мне захотелось узнать, откуда у нее такая ненависть к русским. Ведь по сути дела им она даже жизнью своей обязана. Так вы знаете, что она мне ответила?

— Что? — полюбопытствовала Анна.

— За то, говорит, что русские навязали нам коммунизм! Так вы же сами партийная? — удивился я. — Заставили, говорит, вступить, могу доказать. А вообще вам-то какое дело? Что вы мне допрос устраиваете? Ну, думаю, она просто рехнулась, и ушел. А вчера слышу: на предприятии ее выбрали членом вновь созданного рабочего совета. Вот как все получается, Аннушка! Потому-то я и решил политикой не заниматься, а учиться. Стать хорошим фармацевтом. Ну, вы не пойдете со мной? Простите, мне пора разносить лекарства.

Взяв поднос, Лайош вышел. Он обходил палату за палатой, и для каждого раненого у него находилось доброе слово. В третьей палате он столкнулся с толстой сиделкой.

— Лайош, идите, ваш русский зовет вас. Опять ему что-то нужно.

— А почему вы не подали ему того, что он просит?

— Потому что я венгерка. У нас и своих раненых больше чем достаточно…

Лайош поспешил в палату номер четыре. Здесь в углу, у окна, лежал молодой советский солдат, лет двадцати, не больше. Лицо у нею горело.

— Как себя чувствовать? — на ломаном русском языке спросил Лайош.

— Плохо… очень больно… пить, — тихо, прерывающимся голосом ответил раненый русский.

Лайош внимательно посмотрел на рдевшее в лихорадке лицо раненого, на его сжатые от боли кулаки. Не нравилось ему это лихорадочное состояние. Сначала Лайош напоил раненого — тот пил жадно, большими глотками. Затем измерил ему температуру. Градусник показывал 39,8°. Быстрыми, но осторожными движениями Лайош снял с бедра раненого повязку. Так и есть: начиналась гангрена. Железы в паху набухли.

— Кажется, у вас заражение. Рану нужно немедленно чистить.

Раненый застонал и с мольбой посмотрел на Лайоша. Лайош переменил повязку. Остальные раненые равнодушно смотрели на студента и русского солдата. В этой комнатушке на шестерых, не считая русского, было всего три койки. Все они получили тяжелые ранения, и муки их невозможно передать словами. Двоим из них — семнадцатилетнему студенту и банковскому контролеру — вчера ампутировали обе ноги. Разница между ними и этим вот русским пареньком состояла только в том, что врачи лечили их по всем правилам медицины, а русским никто, кроме Лайоша, не интересовался. А он понимал в медицине ровно столько, сколько полагается добросовестному студенту фармацевтического факультета.

— Я сейчас вернусь, — сказал он раненому и поспешно вышел.

Лайош нашел доктора Варга в его кабинете.

— Что вам угодно? — не особенно приветливо спросил тот.

— Господин главврач, советского солдата нужно немедленно оперировать. Ему становится все хуже. А пока разрешите, пожалуйста, давать ему стрептомицин… Дело не терпит отлагательства.

— Скажите, мой юный друг, почему вы не заботитесь с таким же рвением о раненых венграх? Или их участь трогает вас меньше, а их раны не причиняют вам боли?

— Господин главврач, для меня все раненые одинаковы…

— К сожалению, я вижу, что вы занимаетесь одним только этим русским!

— Потому что никто другой им не занимается! Мне приходится и рану его лечить. А врач только изредка во время обхода мельком взглянет на него.

— Вы еще слишком молоды, мой милый друг, чтобы критиковать работу врачей. Вы этою не находите?

— Вполне возможно, господин главврач. Но я все же прошу вас разрешить давать ему стрептомицин!

— К сожалению, не могу этого сделать. Наши запасы медикаментов истощаются. Мы должны беречь их для своих воинов, для тех, кто сражается за нашу свободу.

Однако Лайош настаивал:

— Вчера прибыла большая партия лекарств от Красного Креста. Я сам видел, как их выгружали.

— Лекарства прислали борцам за освобождение, а не русским.

— Простите, но Советский Союз тоже член Международного Красного Креста. Значит, это и его лекарства…