Опасный возраст

После занятий я шел в торговый центр и ждал, пока она закончит. Моим любимым делом стало устроиться в одном из кафе напротив и наблюдать, как она работает. Алина всегда была улыбчива и приветлива, и не из-за профессиональной выучки. Она правда старалась быть искренней. Покупатели ее любили и постоянно приставали с вопросами. Пока она крутилась в своем маленьком королевстве парфюмерии, я смотрел на нее издалека, положив голову на сложенные руки. Во мне разливалось странное, незнакомое чувство. Это была какая-то особая разновидность покоя, отдающая почему-то сытостью и умиротворением. Так вот что люди зовут счастьем.

Иногда оно походило на пламя маленькой свечи, горящей где-то внутри. Это происходило, когда она была рядом.

Мы постоянно о чем-то болтали. Я и представить не мог, что смогу так свободно с ней трепаться, несмотря на то что наши взгляды сильно контрастировали. Мы были как свет и тень. И каждый раз я стыдился своей тени. Мне все еще казалось, что я мало что могу предложить ей. В редкие минуты молчания Алина замечала это и обнимала меня так крепко, что я начинал задыхаться.

А иногда она говорила странные вещи.

— Ты красивый, — задумчиво произносила она, разглядывая меня затуманенным взглядом. В этот момент она была далеко от меня, хотя сидела рядом. Она смотрела на меня как во сне. — А этот шрам делает тебя еще красивее.

Я проваливался под землю. Мне никто не говорил такого. Да я и не считал себя красивым. Может, скорее, не страшным.

Ее слова были мне чужды, они никогда не выражали моей сути. Но Алина всегда видела что-то свое. Кажется, так устроены девочки.

Я узнавал о ней все больше. Вся ее жизнь, казалось, была на виду. Элитная школа, где она одна из лучших учениц, хотя не всегда в ладу с математикой. Свободно говорит по-английски, по-французски и еще сама начала учить итальянский. Обожает своих близнецов, называет их потешными и постоянно показывает фотографии, где два младенца терзают собаку или швыряются едой. Сама подбирает какие-то мелодии на синтезаторе, который остался от старшей сестры. Сестра уехала в Гонконг, потому что вышла замуж за китайского финансиста, и шлет открытки с небоскребами.

Родители достаточно свободных взглядов и не привыкли себе в чем-то отказывать. Но отец строит всю семью, от матери до сенбернара, даже находясь в командировках. Его можно увидеть чаще по телевизору, чем дома. Между ним и матерью большая разница в возрасте. Из-за его востребованности в мире науки им приходилось часто переезжать. Алина успела в детстве пожить в Париже, во Франкфурте и в Осло. В нашем непримечательном городе они остались на три года, и она страшно боялась, что придется снова уехать.

— Я привыкла, понимаешь? Нельзя вот так, брать человека и увозить. Это как выдрать дерево с корнями. Я уже пустила эти корни! — эмоционально объясняла она.

Я сделал вывод, что с отцом отношения складываются далеко не гладко. Она никогда не говорила о семейных проблемах. Но я чувствовал, что они есть и кроются именно в сильной личности главы семейства.

— Ну, я своего отца не видел, — в свою очередь поделился я. — Они с мамой расстались до моего рождения.

— И что, он никогда не объявлялся? — Ее глаза стали сразу в пол-лица.

— Нет. Где-то он определенно существует, как биологическая единица. Но я никогда не ощущал его отсутствия. Возможно, потому, что не знал разницы. Нельзя скучать по тому, чего не было.

Она недоверчиво сощурилась. Я понимал, что ей сложно такое представить. И дело даже не в отсутствии воображения. Это просто норма жизни, у каждого она своя. Я не упрекал ее в отсутствии эмпатии. Я ни в чем не мог ее упрекнуть.

Мы не виделись только по воскресеньям. Это был семейный день, и она принадлежала им. Я же по инерции шел к своим пустырям, дамбам и заброшенным зданиям, но без нее все это имело мало смысла. Я просто торчал там, в столбе сигаретного дыма, представляя, что сейчас у них дома, наверное, очень уютно и они смеются, шутят, близнецы метают еду, а собака хватает ее в воздухе…

И мне хотелось стать частью этого мира.

Но мой мир оставался таким же, хотя в нем определенно стало светлее. Мама бегала на свидания с загадочным «знакомым», а я про себя ставил ему звездочки. «Марокканской розой» так никто и не помылся. Кот спал целыми днями, делая перерывы, только чтобы пожрать. Я тыкал его в бок, пытаясь расшевелить, но в ответ получал лишь ленивый удар лапой.

Потом я завалил контрольную по алгебре, и пришлось переписывать ее вместе с Яном. При виде меня тот, как всегда, ехидно улыбнулся, но мы ограничились сухим приветствием.

Когда я застрял в каком-то месте, то вдруг получил от него пинок под партой. Осторожно подняв глаза, я увидел, что он слегка подвигает ко мне тетрадь. Учитель на нас не смотрел. Мы сидели в набитом классе, где он вел урок, и это было нормально. Все, кто сдает что-то повторно, делают это чаще всего в таких условиях.

— Ты чего? — спросил я.

— Сдувай, я решил, — одними губами ответил Ян.